Дохлый таксидермист

– Вовсе даже и нет, – заявил Петров. – Знаете, Илюша, как бы вы не старались, вы в этом списке всего лишь второй. При всем желании вам не удастся расстроить меня сильнее, чем это сделал ваш брат. Пожалуй, я возьму назад слова о том, что ему не нужно мстить.

Я тихо засмеялся. В том, чтобы сидеть под деревом, курить и строить козни, было что-то невероятно ребяческое. Но мы, тем не менее, перебирали варианты с нескрываемым удовольствием. Перебирали – и отбрасывали как глупые, нереалистичные или излишне радикальные.

Последний вариант остался неназванным, но он, кажется, витал в воздухе. И я прекрасно помнил, что когда-то в таком формате витали «Двенадцать стульев».

– Знаете что, – сказал Женя, вставая, – пойдемте на рынок, подумаем по пути. Я обещал Ширяевцу купить мясо на плов…

Под словом «обещал» дипломатично скрывались получасовые допросы Ширяевца на предмет «что купить» и «Александр Васильевич, ну мы уже третий день живем у вас просто так, и это ужасно неудобно».

– Знаете, Женя, я тут подумал, – небрежно сказал я, – и вы бы лучше присели, а то упадете.

– Даже так?! Ну что ж, излагайте.

Похоже, Петров совершенно не воспринимал угрозу как реальную. Так или иначе, я честно пытался предупредить, и не моя вина, что он не прислушался:

– Я предлагаю сесть за работу.

Вот тут-то его пробрало! Во времена нашего сотрудничества за трудолюбие отвечал Петров, а я предлагал сесть работать крайне редко, и после каждого раза Женя бежал мерить мне температуру.

Вот и теперь продолговатые глаза моего соавтора изумленно расширились, он взял меня под руку и беспокойно заглянул в лицо:

– Вы точно хорошо себя чувствуете, Ильюша?..

Я усмехнулся, довольный произведенным эффектом, и пояснил:

– Давайте напишем про Мишу очерк и отправим его в газету к Кольцову. Как вы предлагали вчера, «Ташкентский упырь»?

– Мне показалось, вчера вам эта идея не нравилась, – осторожно сказал Женя.

– Я передумал. Отличная идея, Женя.

По закону жанру мне следовало добавить «как в старые добрые времена», но в планах не было места ностальгии, а времена были новые и злые.

По этому же закону Петрову следовало страдать и терзаться муками выбора: работать со мной? А получится? Уйти в свободное плаванье и писать одному? Или нет?..

В общем, поводов для душевных терзаний было хоть отбавляй.

Но он только смеялся:

– Подумать только, вы хотите работать! Что же случилось с вами за эти пять лет?.. Пойдемте, пойдемте быстрее, пока вы не передумали!

– Как будто я могу передумать...

Было легко, и Женя смеялся – а ведь когда я думал, что делать и как говорить с ним о совместной работе, казалось, что разговор будет вязким, как патока.

Слова должны были застревать в зубах, и принятое решение должно было быть мучительным, как все серьезные и судьбоносные вещи. Но с нами это, кажется, не работало, потому, что первое сотрудничество начиналось с шуточного пари с Катаевым, «не важно, как начать – главное, начать» и «в уездном городе N», а второе с бегущего без задних ног брата, смеющегося Петрова с его гипотезами на тему мотивирующей силы мести и с короткого, ни к чему не обязывающего «мы встретились в Ташкенте».

«Мы встретились в Ташкенте, городе чинар и арыков. Висящее над горизонтом пыльное солнце намеревалось превратить нас в мумии, но, к сожалению, мы были заняты и не могли выделить для этого время. Оно было полностью зарезервировано для трущоб, морга и вечернего кино».

«Вот, Иля, мы только начали, и уже врем. Давайте поменяем кино, мы не были там ни разу. Опера?».

«Вы говорите так, как будто мы были в опере».

«Но ведь будем? Например, завтра».

«Мы будем в опере, если уговорим на это Ваньку Приблудного. А он не переносит ни оперу, ни театр».

«Значит, ему придется страдать».

***

10.07.1942

Ташкент, частный сектор

Анвар Хашимов

Анвар с Тохиром сидели на кухне в обнимку с ворохом газет за разные числа и третий час пытались донести до бестолкового Миши, что он умер, а его покойный брат жив. Толку не было никакого.

– Это невозможно, – бормотал Бродяжка в пятнадцатый раз за час. – Вы, наверное, шутите.

Анвар закатил глаза. Дядька Тохир протянул руку, чтобы дать Бродяжке по шее, и бессильно опустил – его зуботычины больше не помогали.

Анвар шикнул на дядю, чтобы не лез, порылся в газетах, нашел сентябрьский выпуск «Правды» и открыл на пятой странице.

– Давай, бестолочь, посмотри еще раз. Вот этот, со стеклами на носу, твой брат?

Миша уставился на газету так, как будто видел ее впервые. Анвар медленно выдохнул и сжал руки в замок. Фотография Ильи Ильфа была совсем маленькой и украшала колонку с его статьей про флагман Черноморского флота. Анвару было не совсем ясно, зачем печатать фотографию автора вместо флагмана, и Ильфу, похоже, тоже – он щурился с фото с явным неодобрением. Дядька Тохир сказал, что флагман, наверно, засекретили и заменили недовольным Ильфом в самый последний момент.