Орлов снова отравился в Кремль. Теперь настроение у него было приподнятым. Это объяснялось не только тем, что была одержана еще одна победа и теперь надо было закрепить ее конкретными правовыми и управленческими решениями, но и тем, что Андрей поверил в свои силы, в свою способность влиять на принятие важных государственных решений. Это было ни с чем не сравнимое чувство причастности к движению колеса истории, к возрождению мощи некогда сильного государства. Только спустя месяцы и даже годы к нему пришло горькое осознание того, что события чаще всего развиваются по каким-то своим, зачастую неподвластным людям, законам. Казалось бы, очевидное для всех решение вдруг наталкивается на такие препятствия, которые со временем делают бессмысленными любые попытки для его реализации. С другой стороны, заведомо ложные шаги, явно обреченные на провал и неудачу, без всякого сомнения поддерживаются теми, кто должен десять раз взвесить, прежде чем принять решение.
Казалось, и у Филатова поднялось настроение. Возвратившись от Президента, он даже несколько расслабился, что было заметно по его довольно мягкой улыбке и спокойному голосу.
— Борис Николаевич внимательно прочитал записку, сказал при этом, что очень важно не перестараться с этой проверкой, чтобы не было возврата к прошлым методам политического сыска. Он, правда, высказал сомнение, что за две недели удастся подготовить проект указа, но согласился с поручением Управлению кадров и ГПУ
[60].ВОСПОМИНАНИЯ: «У меня сложилось впечатление, что системная проверка лиц, принимаемых на госслужбу, началась после какого-то документа. То ли это была чья-то инициатива, то ли прямое указание сверху… Мы изучали опыт других стран. Везде проводились проверки чиновников перед назначением и вновь принимаемых на работу! А у нас — нет! Звонили по разным каналам, узнавали хоть какую-нибудь информацию. Это было, вполне понятно, ничем не регламентировано. Поэтому мы ждали документ, который бы все ставил на свои места, но он все не появлялся…»
ВОСПОМИНАНИЯ: «Тогда в Администрацию брали только „своих“, бывало и жуликов. А Андрей пытался с этим бороться. У него, в отличие от меня, задача была такая. Я просто консультировал: меня спрашивали — я отвечал, но сам не лез во все эти дела. Я свой шесток знал. Он — энтузиаст и борец, а у меня амплуа — советник, консультант… Я тоща ничего не знал и ни в чем не участвовал, в том числе в борьбе с коррупцией…»
Филатов протянул Орлову записку. Наверху написанная размашистым и несколько корявым почерком стояла заветная резолюция: «Согласен. Б. Ельцин».
— Сергей Александрович, это очень большое дело! Я уверен, мы переломим ситуацию… — взволнованно начал Андрей, но Филатов его перебил:
— Я сообщил Президенту, что вас пытались подкупить и даже угрожали. Он сказал, чтобы я внимательно отнесся к этим вопросам. Скажите, Андрей Нетрович, а пистолет у вас есть?
— Что-о? Нет, вроде пока мне не требовался. Да и ходить на Старую площадь, а тем более сюда, с оружием…
— Я вам разрешаю. Если нужно — давайте позвоню Баранникову. Барсукову я скажу. Я понимаю, что вы рискуете. Вопросы, которые приходится вам решать, могут вызвать сопротивление сил, которые опираются на криминал. Будьте внимательны и осторожны!
Напоследок Филатов как-то но особенному крепко пожал Андрею руку и доверительно прошептал:
— А пистолет все-таки носите с собой!