Докладывать мне лично! Тревожные весна и лето 1993 года

«Смотрит одни новости, — продолжал мысленно осуждать отца Сережа. — Это нисколечко не интересно! И книги дарит неинтересные— „Куликовская битва“. Нет, одну хорошую Дед Мороз (ну это — папа, конечно!) подарил мне на Новый год — „Оружие“. Там есть все-таки картинки разных мечей, арбалетов, кинжалов. А может быть, мама уговорит его купить мне робота. Такого, как у Лешки. Ему родители купили. Почти как робот-полицейский. А у меня только точилка! — Сережа, пошарив в ранце, нащупал пластмассовую точилку в форме робота, повертел ее в руках и снова положил в ранец. — Вот вырасту, будут делать все, что захочу! Захочу — буду смотреть фильмы, хоть все время! Захочу — куплю себе большого электрического робота или настоящие доспехи из железа, такие, как мы видели с папой и мамой в музее. И пусть попробует он тоща мне что-нибудь сказать! Вот вырасту!» — Фантазии Сережи не хватало представить себе в полной мере, что будет, когда он станет большим, но будущее казалось ему прекрасным и свободным от любых ограничений.

* * *

Нина, вошедшая в детскую комнату буквально через минуту после Сергея, сразу села за письменный стол и начала разбирать свои школьные тетради и учебники, складывая их в фиолетовую сумку. Туда же отправился и дневник с наклеенной на обложку собачкой, а также пенал с ручками и карандашами. Потом Нина достала с книжной полки большую книгу в суперобложке с надписью «Брем. Жизнь животных». Несмотря на то что дочь получила ее в подарок от родителей почти полгода назад и уже неоднократно перелистывала, рассматривая гравюры и цветные рисунки, изображающие разных животных, она с удовольствием каждый раз находила в этой книге интересные описания и наблюдения выдающегося ученого.

Нина любила животных, очень трепетно относилась к коту Тишке — любимцу всей семьи, всегда тянулась погладить котеночка или собачку, с удовольствием смотрела по телевизору передачи про животных и с самого раннего детства любила слушать рассказы о братьях наших меньших. Любимыми игрушками маленькой Ниночки были плюшевые мишки и большая мартышка с длинной шерстью, почему-то белого цвета.

Первый же разворот открытой книги пришелся на волка, готового вот-вот наброситься на свою жертву. Впрочем, у ног его уже лежал истерзанный жеребенок с тонкими беспомощно протянутыми ножками. Рисунок был красочный, и поэтому волк казался еще более страшным. Нина вспомнила, как очень давно они возвращались на поезде с папой из Калининграда. Только что родился Сережка, и на семейном совете Орловы тогда решили: папа с дочкой едут отдыхать на Куршскую косу, а мама остается в Москве с новорожденным. Хотя купе было четырехместным, они с папой до самой ночи оставались в нем одни.

И только ночью на какой-то станции в купе зашел изрядно выпивший мужчина. Он сразу, не раздеваясь, повалился на полку и заснул. Ниночка ничего этого, естественно, не знала и преспокойно спала под стук колес. И только когда попутчик громко захрапел, с рыком выдавливая из себя громоподобные звуки, девочка проснулась и с тазами, полными ужаса, спросила отца:

— Папа, это волк?

— Ну что ты, Ниночка, какой это волк! Это же дядя. Он спит и немножко храпит. Спи, не бойся. Я с тобой.

Нина тоща долго не могла уснуть, каждый раз вздрагивая от грозного рычанья и прижимаясь к папе, который лежал тут же на нижней полке. Вес это Нина мгновенно вспомнила, взглянув на рисунок волка в книге Брема.

«Он рычал на нас сегодня как этот волк! — Вернулась она в мыслях к сегодняшнему происшествию на кухне. — Как он заорал на Сережку! Вымещает на нас свои неприятности. Подумаешь, но телевизору там что-то говорят! Значит; надо кричать? Он нас с Сергеем никогда не понимал, ни в чем. Да, у него и нет никакого желания нас понять! У него свои проблемы — всякие там совещания, встречи, какие-то документы. Он показывает всем, что такой добрый, а на самом деле он злой. На своих подчиненных на работе он, наверное, голос не повышает, а на нас орет!»

Нина пролистала несколько страниц книги, наткнулась на гравюру, изображающую кошку с котятами, которые уморительно играли с клубком шерсти под ласковым взглядом матери.

«Вот мама. Это — совсем другое. Она добрая, всегда выслушает, когда грустно — пожалеет. А пана в отличие от нее — никогда. Увидит, что я сижу, задумавшись, и говорит, чего, мол, сидишь „в томлении“ или „с томным взглядом“. Противно! Ненавижу это слово! Да и ему не нужно, чтобы с ним делились. У него в голове только одна работа!»

Нина с досадой посмотрела в окно. Почему-то от этих мыслей ей стало грустно. Может быть, от того, что у нее не такой отец, как у других, как ей казалось — черствый и бесчувственный. Она считала, что у него на первом месте — работа и увлечения, а семья — так, дополнительная обуза.