Доктор Ахтин. Жертвоприношения

Мария Давидовна вспомнила, как узнала о ранении Вилентьева. Позвонил сотрудник Следственного управления, который знал, что они работали вместе по делу Парашистая, и спросил, не встречалась ли они накануне. А потом он сказал, что рядом с бывшим домом доктора Ахтина на майора Вилентьева совершено нападение, он серьезно ранен и находится в больнице.

Да, она вспомнила, что сначала подумала, что это Вилентьев столкнулся с Парашистаем и тот ранил его ножом. Она испугалась за Ахтина, а не за майора. И именно эта первая реакция сознания заставляла её стоять перед дверью в палату интенсивной терапии в нерешительности. И еще чувство вины, — она была недостаточно откровенна с Иваном Викторовичем.

— Здравствуйте, Мария Давидовна. Пришли посетить больного?

Услышав знакомый голос, она повернулась. К палате подошел хирург, который оперировал Вилентьева, и с которым она общалась по телефону после операции. Кажется, его зовут Кирилл Сергеевич.

— Как он? — спросила она, показав глазами на дверь палаты.

— Как я вам и говорил, ранение в печень и большая кровопотеря. Мозг долго находился без кислорода. Сами знаете, чем это грозит.

— Да, — кивнула Мария Давидовна, — если кора головного мозга погибла, то для него всё закончилось.

Хирург открыл дверь палаты и вошел. Она шагнула за ним так, словно прыгнула в омут, решительно и бесповоротно.

В облицованной белой плиткой палате стояла функциональная кровать, на которой лежал Вилентьев. Тело прикрыто простыней до груди. Изо рта торчит интубационная трубка. Равномерно шумит аппарат искусственной вентиляции легких. На прикроватном мониторе отражается сердечный ритм.

Кирилл Сергеевич подошел к телу, задумчиво посмотрел на него и сказал:

— С моей стороны проблем нет. Послезавтра сниму швы и всё. Потом переведем его в неврологию. А там уж как Боженька его любит, хотя, даже если выкарабкается, то уже никогда не станет полноценным человеком.

— Не думаю, что его любит Бог, — тихо сказала Мария Давидовна.

— Что? — переспросил хирург.

— Я говорю, дай-то Бог.

— Да, конечно, может ему повезет. Ладно, я пойду.

Кирилл Сергеевич улыбнулся и ушел.

Мария Давидовна стояла у кровати, смотрела на лицо Вилентьева и пыталась понять себя. Испытывала ли она жалость по отношении к этому человеку? Хотел ли она, чтобы Вилентьев выкарабкался?

Должна бы, как обычный человек, сострадающий беде другого человека.

Или это облегчение от того, что этот человек больше не будет преследовать Ахтина? И это ставит её перед осознанием того, что она в своей жизни всё перевернула с ног на голову. Она, Мария Давидовна Гринберг, разумная женщина, врач, ставит свободу маньяка-убийцы выше, чем жизнь следователя, наделенного обществом правом ловить и наказывать преступников.

И еще вопрос, который не давал ей покоя. Кто нанес удар ножом Вилентьеву? Неужели Парашистай? Это самый логичный ответ. Ахтин пришел к своей бывшей квартире, Вилентьев увидел его и попытался арестовать. В схватке Парашистай оказался сильнее. Всё просто.

И всё так сложно.

Мария Давидовна вздохнула. И подумала о своем больном сознании, в котором поселился монстр.

3

Приняв очередного пациента, я смотрю на часы и спрашиваю:

— Марина, что там у нас по записи?

— Это был последний, — отвечает Марина.

— Отлично. Я сейчас пойду в женскую консультацию на консилиум. Как раз успеваю.

Дописав амбулаторную карту, я беру личную печать врача и ухожу. Женская консультация на первом этаже поликлиники. Здороваясь с сотрудниками, я спускаюсь по лестнице и иду к нужному кабинету. Ирина Ногина сидит на стуле у кабинета.

— Мне сказали, что меня позовут, — говорит она, увидев меня.

Всё уже в сборе — начмед Бусиков, заведующая женской консультации Эвелина Аркадьевна, и лечащий доктор Анастасия Александровна. Поздоровавшись, я сажусь за стол рядом с доктором.

— Давайте начнем консилиум, — говорит начмед, и, заметив, что лечащий доктор хочет встать, машет рукой, — сидите, сидите, Анастасия Александровна, мы тут все свои.

Я слушаю доктора, которая рассказывает анамнез и историю болезни Ирины Ногиной. Я вижу пальцы доктора, которые сжимают листы бумаги. Голос спокойный и даже равнодушный, но я чувствую нотки беспокойства. Она взволнована, но не из-за этого собрания. Что-то другое, и мне становится интересно.

— Ну, что скажете? — начмед смотрит на меня после того, как доктор заканчивает говорить. — Давайте начнем с вас, Михаил Борисович. Патология у женщины самая что ни на есть терапевтическая — врожденный порок сердца, вам и начинать.

Кивнув, я говорю:

— Да, у женщины корригированный врожденный порок сердца — дефект межпредсердной перегородки и стеноз легочной артерии. Сейчас она компенсирована, и я думаю, что она сможет выносить и родить ребенка. Конечно, если мы с вами будем следить за течением беременности, и своевременно помогать.

— Михаил Борисович, — возмущенно взмахивает руками Эвелина Аркадьевна, — что вы такое говорите! У неё сердце в тридцать недель не выдержит! Мне в отделении только материнской смертности не хватало!