Доктор Ахтин

На обратном пути отец сворачивает в свою родную деревню — к родственникам, у которых давно не был. Мальчик сидит за столом в жарко натопленной избе и смотрит, как отец пьет самогон. Какая-то тетка треплет его по голове и, дыша перегаром в лицо, говорит о том, какой он славный мальчик. Он не понимает, о чем они говорят, но — мальчик хочет домой. Поляна в его сознании потускнела.

Наконец-то, отец прощается, и они уходят. Мальчик смотрит на папу, который идет впереди, тащит за собой елку и что-то бормочет. Темнеет так быстро, что мальчик испуганно смотрит на небо — солнце уже скрылось за краем леса, к которому они идут. Там, за этим лесом, их дом.

Они входят в лес, и темнота окутывает их. Мальчик жмется к папе, который в какой-то момент спотыкается о свои ноги и падает. В сугроб. Удобно устроившись в нем, он затихает. Даже не слышно его спящее сопение.

Тишина обрушивается на мальчика. Тишина и мрак.

Он стоит на тропе в окружении сугробов, которые угрожающе нависают бесформенными фигурами со всех сторон. Мрак и тишина. Даже ветра нет.

Мальчик дергает отца за ногу. Громко кричит. И сам пугается своего крика. Слезы из его глаз бегут в тишине ночного леса.

Он подхватывает елочку и идет по тропе, оставляя отца в сугробе. Он смотрит себе под ноги и иногда вперед. Рука в варежке сжимает ветку елочки, за которую он её тащит. Лес, который с утра казался ему таким красивым и замечательным, стал сейчас бесконечно ужасным.

Вот она, вторая зарубка. И она значительно глубже и обширнее, чем первая: в нестерпимо тихом лесу в окружении монстров и ужаса своего одиночества, под давлением черного неба и надвигающихся стволов деревьев, мальчик погружается в свое сознание, словно прячется под одеялом. Там он скрывается от действительности, возводя вокруг себя выдуманные стены своего мира. Он идет вперед по тропе, но — это дорога к его дому, где ждет мама. Это не скрип снега, а — половицы в деревянном полу, когда он бежит к улыбающемуся лицу родного человека. Это не шорох от веток елочки, а — мама накрывает его одеялом и рассказывает ему сказку перед сном.

Мальчик выходит из леса к свету фонарей.

Он идет домой.

8

Я перестаю говорить. Мой монолог, как откровение, которое я сам от себя долго скрывал. Ничего необычного я не сказал, но ощущаю себя так, словно очистил свою память от застарелых воспоминаний.

— И что дальше? — спрашивает Мария Давидовна.

— Я пришел домой с елочкой, сказал маме, что оставил пьяного папу в лесу. Она с соседом ушла в лес и вскоре привела папу домой.

— А вы, Михаил Борисович?

— А что я? — говорю я, пожимая плечами. — Следующим летом я выяснил, что лес, через который я шел, на самом деле совсем не большой и не страшный.

Пока мы говорим, мои руки делают своё дело — корешки спинномозговых нервов, находящихся под аортой, медленно восстанавливаются. Пуля лежит в стороне на мышечной ткани. Я еще не чувствую свои ноги, но уверенность в том, что скоро чувствительность вернется, уже со мной.

Мария Давидовна долго молчит. Смотрит на меня пристально и теребит ремешок диктофона. Я знаю, о чем она думает.

— Вы, доктор, даже не пытайтесь понять, что привело меня к тому, чтобы убивать людей. Я сам над этим думал, и пришел к выводу, что это некий лечебный процесс. Может, я в некотором роде, хирург, отсекающий мертвые ткани. То, что можно и нужно было спасать, я возвращал к жизни. А те человеческие существа, которые уже были мертвы, нуждались в радикальном лечении.

Я смотрю на женщину и добавляю:

— Хотя, это, конечно же, только слова.

— Вы уверены, что всё будет именно так, как вы думаете?

Я снова ошибся. Она думает о моих предсказаниях, а вовсе не обо мне. Я негромко смеюсь, но в этом смехе больше горечи и боли, чем радости.

— Да. Я уверен. И, именно из-за этого, я и вернулся.

Мария Давидовна встает и подходит к кровати.

— Я сейчас уйду и завтра вернусь. Нам еще о многом нужно поговорить.

Я смотрю на прямую спину женщины, которая уходит из моей палаты. Она сделает все правильно.

Когда дверь закрывается, я сдергиваю простынь. Смотрю на свои ноги и пытаюсь пошевелить пальцами. Не сразу, но у меня получается. Большие пальцы на ногах еле заметно смещаются в мою сторону.

Я громко смеюсь и кричу что-то нечленораздельное в пространство своей белой палаты.

Дверь открывается. Синий Костюм с рассерженным лицом входит и говорит о том, что я должен заткнуться. Я замолкаю.

Синий Костюм старательно фиксирует мои руки к кровати и возвращает простыню на место, закрывая моё тело.

— Будешь орать, рот заклею пластырем, — отрывисто говорит она и выходит.

Я улыбаюсь. Шевелю пальцами ног под простынею и счастливо улыбаюсь. У меня получилось, и значительно быстрее, чем я думал. Хорошо, что прошло мало времени, и ткани под пулей не успели некротизироваться.

Я лежу и думаю о том, что не всё рассказал Марии Давидовне.

Тогда, в ночном лесу, я был не один.