Доктор Черный

— Отлично, папа… Жара только томящая здесь, особенно когда ветер с пустыни. Прямо ужас! У нас, в Бенаресе, и то всё-таки лучше.

— Ещё бы!.. Ну, ничего. Вот погоди, мы через недельку, как состязания кончатся, опять в Гималаи удерём. Если бы не эти проклятые дела, да меня, голубушка, из нашей усадьбы в долине на аркане никто не вытащил… Ну, однако, давай к вечеру готовиться. Дома раньше одиннадцати утра не будем.

Старик снял свой балахон и «спортсменку» и, оставшись в простом свежем чесучовом костюме, сразу из шофёра или вояжера превратился в солидного интеллигента со своей коротко остриженной, совершенно седой головой, изящной бородкой и умными, полными молодого огня и энергии карими глазами.

— Ложись-ка ты спать сейчас же. К Аллагабаду на рассвете подъедем, луна ещё будет. Посмотришь, очень эффектно!.. А теперь — бай-бай! Дай-ка я тебе постель разберу. Слава Богу, что здесь спальные купе можно достать. На других линиях всю дорогу сиди, как поп на именинах!..

Чуть брезжил рассвет, когда Дина сквозь сон услыхала хлопанье дверей, гортанный голос кондуктора и торопливое шипенье англичан-пассажиров.

За окном грохотали тележки, звенели шпоры, и прямо в купе заглядывала круглая лиловая рожа электрического фонаря.

Дина поняла, что поезд стоит на большой станции. Должно быть, это Аллагабад, о котором говорил отец и который она проспала на своём первом пути в Дели, отправившись из Бенареса под вечер.

Но вставать было лень. В опущенное окно врывался воздух, который она за полгода пребывания в Индии, да ещё после визита в Дели, привыкла называть «свежим» и от которого задыхалась бы в России. Можно было лежать, не обливаясь потом, не чувствуя в затылке и висках наковальни, по которой с болью стучит молотом пульс.

Она боялась открыть глаза, чтобы отец, страстнейший любитель природы и живописных видов, не окликнул её. Ей чудилось сквозь закрытые веки, что отец пристально смотрит ей прямо в лицо.

Поезд уже тронулся снова, когда она, сама стыдясь своей лени, не будучи в состоянии сдержать инстинктивной дрожи опущенных век, весело расхохотавшись, сразу открыла глаза, вскочила на своём диване и… остолбенела.

Прямо в лицо ей действительно глядели глаза, но не отца, а совершенно постороннего человека. Отец её спал сидя, прислонившись к борту мягкого дивана, другую половину которого занимал новый, незнакомый ей пассажир.

Это был белокурый худощавый молодой человек с нервным выразительным лицом, большими добродушными глазами и отличными зубами, которые обнажила улыбка, аккомпанирующая неожиданному заразительному хохоту Дины.

Одет он был в очень широкое английское пальто из очень тонкой и прочной в то время материи, которую любят особенно янки за океаном. Непослушные золотистые кудрявые завитки придавливала мягкая «спортсменка» с очень широким козырьком.

Этот костюм, американские ботинки с чудовищной толщины бумажными подошвами, плоские часики в браслете, охватывающем тонкое запястье, какой-то общий, специально спортсменский и в то же время профессиональный, колорит сразу убедил Дину, что новый спутник не принадлежит к обществу, в котором она за этот год вращалась в Индии. Вместе с тем лицо пассажира показалось ей странно знакомым, и она не только не выразила негодования по поводу того, что он не стесняется пристально смотреть ей в лицо, но, забыв свой смех и смущение, сама пристально уставилась на него, напряжённо припоминая, где она его видела. Старик Сметанин, разбуженный смехом дочери, протирал глаза, высунулся в окно и тоном настоящего англичанина выпустил:

— By love!.. А ведь Аллагабад мы с тобой проспали!..

— Кажется, что так! — ответила Дина и, покосившись на нового пассажира, прибавила по-русски: — Можешь себе представить, я думала, это ты на меня смотришь, — и расхохоталась прямо в физиономию этому юному арлекину.

Дальнейшие слова застряли у Дины в горле, так как в эту минуту «клетчатый арлекин», как она окрестила про себя пассажира, с самым вежливым видом снял свою «спортсменку» и, обращаясь непосредственно к ней, сказал на чистейшем русском языке без тени какого-нибудь акцента:

— Приношу глубочайшее извинение, сударыня, что разбудил вас своим бесцеремонным взглядом, но… мне сразу, как только я вошёл в купе, бросилось в глаза необыкновенное сходство ваше с женщиной, с которой я уже встречался, при обстоятельствах… не совсем обыкновенных. И теперь, когда вы заговорили, я убеждён, что не ошибся.

Не отдавая сама себе отчёта в том, что она делает, Дина порывисто схватила незнакомца за руку и прерывающимся от волнения голосом, не обращая внимания на отца, остолбеневшего от изумления, крикнула:

— Вы! Но не может же быть… Вы же… умерли!

— Как видите, нет! — ответил пассажир, наклонившись, чтобы поцеловать её руку, видимо глубоко тронутый её волнением и взволнованный втайне не менее её самой. — Как видите, жив и здоров… Вы не откажете представить меня вашему супругу! Впрочем, что я? Ведь и вы же не имеете обо мне, собственно, определённого представления.