Доктор Чёрный

— В общем да! — возразил доктор. — Но наука только в последние годы с точностью установила этот закон для каждого отдельного вида животных. Давно ли мы считали огромного мамонта родоначальником наших слонов?.. Теперь мы знаем, что слон — последний представитель совершенно особого вида.

— Что же из этого следует?

— Очень многое. Наука наконец убедилась, что большие размеры животного говорят не о древности, а о возмужалости вида. Слон развился из меритерия ростом с небольшую лошадь, а лошадь — из гиракотерия не больше лисицы. Этот закон влечёт за собой другой. Вымирающий от дряхлости вид не успевает до исчезновения измельчать слишком заметно в сравнении с размерами, которых достигли особи в пору его расцвета. Мамонты вымерли, оставив чудовищные костяки и трупы. Понемногу начинают исчезать слоны, носороги и зубры, не теряя своих размеров. С этой точки зрения, единственно уживающейся с опытом и здравым смыслом, наши ближайшие предки отличались от нас ростом незначительно, более же далёкие должны быть меньше…

— Так на самом деле и есть, — сказал Дорн полувопросительно.

— Не совсем! — возразил доктор. — Горилла и оранг по развитию неизмеримо дальше от человека, чем сородичи бедняги Томми, шимпанзе. Между тем последний значительно уступает им в росте.

— Мне не приходило это в голову, — задумчиво выронил Дорн.

— Это бы ещё ничего, — продолжал доктор. — Это можно было бы объяснить сдучайным стечением местных условий, если бы горилла и шимпанзе не жили в одних и тех же лесах и если бы… — доктор помолчал и докончил: — Если бы не были обнаружены настоящие предки современного человека.

— Где? Что вы говорите? — удивлённо встрепенулся Дорн.

— В той же Африке, где живут горилла и шимпанзе. Ещё Стэнли открыл в девственных дебрях взрослого человека. После него путешественники подтвердили и дополнили его открытие. О болезненных задержках роста не могло быть и речи. Карлики живут рядом с великанами-неграми. Но что особенно важно, эти крошечные люди поражают, по единодушным отзывам, пропорциональностью и изяществом своих форм и своим умственным уровнем, далеко превосходящим уровень их чернокожих соседей.

— Они не негры?

— Цвет их кожи коричневатый, несколько темнее сильного загара. Скорее, они бронзового цвета. В последнее время, если не ошибаюсь, обнаружены и карлики-негры.

— Позвольте! — возразил Дорн, видимо сильно заинтересованный. — Но до сих пор ведь наука считает последними остатками наших предков веддов, австралийцев, бушменов, вообще дикие народы, стоящие на самой низкой ступени развития.

— Дикие племена? — переспросил доктор. — Где они? Тасманийцы, считавшиеся людьми каменного века, вымерли все до одного. Исчезли жители Канарских островов, исчезают американские индейцы, вымирает кучка веддов на Цейлоне… Если бы они были нашими предками, что мешало бы им теперь развиваться, хотя бы сливаясь с нами? Нет, дорогой мой! Существует страшный закон, к раскрытию которого подходит наука, заметившая наконец, что смешение крови рас чёрной, красной и жёлтой с кровью белой расы, несущей знамя цивилизации, не-воз-мож-но!.. Возьмите антропологию, и вы убедитесь, что поколения мулатов и метисов не идут дальше четвёртого, а потомки древних египтян — феллахи — до сих пор тот же тип, что на древних египетских памятниках. А кто только не старался слиться с феллахами?! И греки, и албанцы, и турки, и негры.

— Что же такое, по-вашему, вымирающие дикари?

Доктор помолчал.

— Близок день, — взволнованно ответил он наконец, — близок день, когда наука вместе с отдельными её представителями, уже поднявшими голос, должна будет признать, что эти жалкие племена — не что иное, как выродившиеся потомки чудовищно давно отживших одряхлевших рас, сошедших с земной арены, на которой они играли когда-то нашу роль, как в смысле численности, так и в смысле… — доктор умолк на минуту, — степени развития.

— Но где же следы этого развития? — Дорн даже привстал с кресла от изумления. — Ведь древние памятники не заходят так далеко… Где же следы?

Доктор с улыбкой показал рукою на землю.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что следы скрыты в земле.

— Но вы же знаете лучше меня, что их не обнаружено вплоть до первозданных пород, в которых нет и не может быть следов жизни.

— Да! Было время, когда о «первозданные камни» разбивалась пытливая человеческая мысль. Но кто говорит теперь о первозданности пород, когда наука нашла ключ к тайне их строения? Опустившись под тяжестью напластования в раскалённые недра земли, породы разжижаются, под страшным давлением перемешиваются с расплавленной массой ядра и, поднятые снова на поверхность, кристаллизуясь, перерождаются в гнейсы и сланцы. Редкий случай позволит различить в них намёки на первоначальное строение. Земля сама уничтожает свои документы постоянно, и нет, друг мой, первозданных пород, а есть породы, бывшие на глубине.

— Значит, следы всё-таки погибли? — разочарованно сказал студент.