Доктор Данилов на кафедре

Елена не принадлежала к числу ревнивиц, но всему есть свой предел. Если в кармане у мужа лежат чьи-то посторонние трусики, то к мужу непременно появятся вопросы. Если он ответит неубедительно (ответ вроде: «Не знаю, кто-то на работе подложил без моего ведома», — никак нельзя считать убедительным), то скандала или бурных объяснений не избежать. А куда они могут завести, никто предсказать не возьмется. Данилов, во всяком случае, не взялся бы. Он вспомнил, как однажды случайно нашел у Елены в сумке дорогую мужскую перьевую ручку, новенькую, в респектабельном футляре,[16] и чего напридумывал по этому поводу. А ведь тоже не считал себя ревнивым и до сих пор, если уж говорить начистоту, не считает. Но то — ручка, а тут — трусы.

«А ведь классная подстава! — подумал Данилов, отдавая должное неизвестному интригану или интриганке. — Лучше бы, конечно, подложить трусы в карман пиджака, только их я не ношу. Но и так хорошо, сразу выстраивается логическая цепочка: пришел муж на работу и сразу же, еще не раздевшись, завалил на стол, кушетку, диван или подоконник кого-то там. Снял трусы, сунул в карман (ну, не на пол же их бросать, в конце концов!), а надеть забыл, и она, гадина, не напомнила. Так увлеклись процессом… Здорово!»

Половина дела была сделана — круг подозреваемых ограничился кафедрой. Никиту и кого-то еще постороннего можно было не подозревать. Свои поработали, как говорится, и к гадалке не ходи. Долго ли? Зашел в кабинет (на кафедре было принято запирать двери только перед уходом домой, в течение рабочего дня они не запирались, разве что на время тайных перекуров), открыл шкаф, положил трусы в карман, закрыл и ушел. Тем более что путь уже знаком — недавно духами на куртку брызгали. Просто, как две копейки. И карман был выбран с умом — тот, в котором ничего не лежало, так больше шансов, что посылка дойдет до адресата, — что Данилов явится домой с таким романтическим сувениром в кармане.

«Что мы имеем? — подумал Данилов и тут же ответил на свой вопрос: — Пока что ничего, но можно с уверенностью сказать, что Некто (так он обозначил неизвестную личность) — человек мелкий, подлый и неприятный».

Подобное умозаключение было сделано не столько из-за самих действий, предпринятых Некто, сколько потому, что он (или она) были уверены в том, что жена Данилова шарит по его карманам. А это, знаете ли, показатель.

Перед тем как спуститься в метро, Данилов остановился возле урны и проверил содержимое сумки, которая в течение всего рабочего дня оставалась в кабинете без присмотра. Вдруг и туда подложили что-то этакое — бюстгальтер с оторванной, якобы в порыве роковой страсти, застежкой, любовную записку («Хочу — не могу, жду — не дождусь, люблю, люблю, люблю!!!») или даже что-то из ассортимента магазина интимных товаров.

К счастью, ничего лишнего в сумке не было. Но не факт, что не появится. И очень даже вероятно, что следующим номером программы станет звонок на домашний номер телефона и разговор с Еленой в стиле: «Не мешай нашему счастью, потому что он любит не тебя, а меня». Однозначно. Некто действует по нарастающей — от сообщений к звонкам на мобильный и к романтическим сюрпризам. От простого — к сложному, от менее — к более действенному.

Решение проблемы напрашивалось само собой — рассказать все Елене и, обезопасив свои тылы, начать вычислять Некто. Сделать это надо было обязательно, и чем раньше, тем лучше. «До купания у нас — „тихий час“, тогда и расскажу», — решил Данилов.

Список подозреваемых оказался длинным. В него вошли все сотрудники кафедры, работавшие в семьдесят седьмой больнице, кое-кто из аспирантов и клинических ординаторов — те, кто сегодня были, на кафедре. Не попали в список только двое — заведующий кафедрой и старший лаборант Колосова, даниловская наставница, потому что ей явно было не до интриг, да и отношения между ней и Даниловым сложились самые добрые.

Представить шефа, профессора Погребенько, сующим надушенные стринги в карман чужой куртки, Данилов просто не мог. Главное что — незачем, начальство к столь изощренной мести никогда не прибегает. Если что-то не так, то мечет громы и молнии, а потом гонит взашей. И потом, начальник вызывает сотрудников к себе, по телефону или через секретаря, сам никогда не ходит по кабинетам, он для этого слишком величествен. Если его увидят входящим в лаборантскую или выходящим из нее, то непременно заинтересуются, что случилось. И удивятся. И всем расскажут.

Возраст у шефа еще не маразматический. Данилов вспомнил старенького профессора Пелясина с кафедры факультетской терапии. Тот частенько заговаривался во время лекций, а однажды, рассердившись, плюнул в сторону студентов, мешавших ему своими разговорами. Спустя месяц его проводили на пенсию. Но Пелясину было за восемьдесят, он и выглядел соответствующе. Наш шеф бодр, абсолютно адекватен, полон сил, как умственных, так и физических. Если верить Колосовой, и на молодую любовницу сил хватает, иначе говоря, есть чем развлечься на досуге. Нет, в причастность шефа Данилов не верил.