Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом

Кроме того, коридор оказался еще и чем-то вроде клуба. Не все пациенты (персонал не в счет) равнодушно проходили мимо. Один, совершенно лысый, с морщинистым, похожим на печеное яблоко, лицом, остановился в изголовье даниловской кровати, внимательно посмотрел на Данилова и, видимо сочтя его достойным собеседником, сказал:

– В последнее время они совсем распоясались – делают что хотят и никого не боятся.

– Да, распоясались, – подтвердил Данилов, поняв, что лысый имеет в виду врачей, медсестер и санитаров.

– Когда он был жив – все было иначе, – продолжил лысый.

«Это он о Сталине?» – подумал Данилов.

– Он ненавидел ложь, сам не врал и другим не спускал вранья…

«Точно – о Сталине», – убедился Данилов.

– А вы сами его застали? – спросил Данилов.

Это же так здорово – поговорить с человеком на отвлеченную тему, не связанную с болезнями и психиатрией!

– Конечно застал! – Лысый даже немного оскорбился. – Мы с ним вот такими… – он потер друг о друга указательные пальцы, – друзьями были. Кенты не разлей вода называется. Он мне говорил: «Знаешь, Павлик…» Меня, кстати, Пашей зовут.

– Вова, – демократично представился Данилов и, пожав вялую Пашину руку, предложил: – Присаживайся!

– На чужую кровать садиться не разрешается! – покачал головой Паша. – Я постою.

Он помолчал, явно пытаясь вспомнить, о чем шла речь, но не вспомнил и заговорил о другом:

– А как он пел! Как он пел! Заслушаешься… очень любил мои песни, всегда говорил: «Знаешь, Павлик, ты – талант!» Мы с ним каждый вечер пили. Но пили культурно – под закуску и без женщин. Он не любил разврата, хотя сейчас о нем говорят многое… Но я как считаю – о мертвых или хорошо, или ничего! А при жизни о нем говорили только хорошее, все его любили – от мала до велика. Бывало, идешь по улице, а из каждого окна – его голос. Остановишься, послушаешь и забудешь, куда шел… А вы его любите?

– Не могу ничего сказать, потому что родился уже после его смерти, – вежливо ответил Данилов.

– Но мне-то вы верите? – дрогнувшим голосом спросил Павлик.

– Верю, – подтвердил Данилов.

– Однажды он меня застрелить хотел, – вздохнул Паша.

– Понарошку? – Разговор так увлек Данилова, что он перестал смотреть по сторонам и сосредоточил все внимание на лице своего собеседника, которое, несмотря на обилие морщин, казалось детским, чуть ли не младенческим.

– Нет, – снова вздохнул Павлик, – всерьез. Понарошку он мне только пальцем грозил. А вот когда узнал, что я американский гимн написал, то очень рассердился. Они, говорит, наши враги, а ты им – гимн написал. А я же не знал, кому писал, ведь я по-английски ни бум-бум!

– Ты музыку писал? – уточнил Данилов.

– Какую там музыку? – тихо, вполголоса, возмутился Паша. – Я же поэт, а не композитор! Я слова писал…

Дальше Данилов просто слушал, не уточняя.

– Но не стал стрелять, посмеялся только… Он добрый был. А когда умер, то на похороны вся Москва пришла. А я на похоронах его гитару нес!

– Это мы о ком говорим? – спросил Данилов.

– О Высоцком, – ответил Паша, – о Владимире Семеновиче. Я ему все песни писал и даже собирался на его дочери жениться…

– Разве у Высоцкого была дочь? – удивился Данилов. – Никогда не слышал.

– Была, – кивнул Паша, – от…

Взгляд Паши переместился куда-то за спину Данилова. Данилов обернулся и увидел приближающуюся троицу – профессора, заведующего отделением и лечащего врача. Когда он повернул голову обратно – Паши уже не было. Исчез, словно растворился в воздухе.

«Ну что ж, – подумал Данилов, глядя на „триумвират“. – Сейчас я стану вас удивлять, а вы будете радоваться…»

– Здравствуйте! – Профессор поздоровался первым. – Что, не ждали нас?

– Здравствуйте. – Данилов не видел причин для того, чтобы быть невежливым с самого начала разговора. – Не ждал, но раз уж вы пришли…

– Геннадий Анатольевич! – Профессор огляделся по сторонам. – Может, мы все вместе пройдем в ординаторскую? Там удобнее.

– Все зависит от Владимира Александровича, – улыбнулся заведующий отделением. – Если он будет вести себя благоразумно…

– Я уже веду себя благоразумно, – буркнул Данилов.

– Тогда пойдемте, – распорядился Лычкин.

Шли так – впереди профессор, за ним Данилов, поддерживаемый, а на самом деле удерживаемый под руку заведующим, а замыкала процессию Безменцева. В ординаторской врачи усадили Данилова на продавленный диванчик, а сами расселись вокруг него на стульях.

– Скажите мне, пожалуйста, как вы себя чувствуете? – спросил профессор.

– Нормально, – ответил Данилов.

– То, что произошло позавчера, помните?

– Помню.

– Что же толкнуло вас на отказ от лечения?

– Убежденность в его бесполезности, – ответил Данилов.

– Но сегодня вы приняли таблетки?

– Принял.

– Почему? Вы передумали и теперь хотите лечиться? – Профессор изобразил на лице радость.

«Вольдемар, ты застрянешь здесь на год, если станешь поддаваться на провокации», – напомнил самому себе Данилов.

Сейчас он чувствовал себя гораздо лучше, чем сразу после пробуждения. То ли разошелся понемногу, то ли действие уколов постепенно проходило.

– Да, наверное, хочу, – подтвердил Данилов.

«Наверное» он добавил для пущего правдоподобия.