Доктор Данилов в госпитале МВД

— Так вот в вашем случае, то есть уже в нашем случае последствия могут быть очень значительными. Насколько я понимаю, вы не только оскорбили, но и позволили себе какие-то издевки… так, во всяком случае, мне было сказано. В общем — врага вы себе нажили, и серьезного. Вот, делайте выводы, я вас предупредил. Мое дело — сторона, но я считаю, что должен был сказать то, что сказал. Я бы на вашем месте уехал бы на годик куда-нибудь во Владимир или в Рязань, пока все не угасло… Вы не смотрите на меня так, я серьезно говорю, мы же взрослые люди, не подростки какие.

Слово «подростки» начальник госпиталя почему-то произнес с ударением на первом слоге.

Данилов молчал, осмысливая услышанное.

— Работал у нас доктор Шульдешков, хирург, так с ним случилось что-то примерно похожее, но с другим, совершенно другим человеком. — Начальник госпиталя, видимо, истолковал его молчание как недоверие и решил подкрепить примером из жизни. — Уволили его, он перешел в Первую градскую, а через два месяца угодил под следствие, да так, что три года провел за решеткой. Я не в курсе деталей, но совпадения наводят на определенные выводы. Когда у людей есть не только желание, но и возможности, это надо учитывать.

— Так и в Рязани достать человека несложно, Станислав Маркович. При желании-то и возможностях.

— То в Рязани, а то здесь, в Москве, в своей, так сказать, епархии, где возможности практически неограниченные. Своя рука — владыка. Вы подумайте над этим, Владимир Александрович…

— Спасибо, Станислав Маркович, подумаю. — Данилов встал и посмотрел в глаза начальнику госпиталя. — Вы уж простите, что так все получилось. Некстати.

— Такое никогда кстати не бывает, — махнул рукой тот. — Всего вам хорошего.

Рукопожатий и объятий не последовало, но все равно можно было считать, что расстались по-хорошему.

Прощание с отделением получилось довольно душевным. Роман Константинович сказал, что работать с Даниловым ему было приятно, и он совсем не против того, чтобы судьба еще раз свела их вместе. Половникова и старшая сестра Люба поочередно расцеловали Данилова и признались, что будут по нему скучать. Данилов немного удивился, но сделал вид, что поверил.

— Нам набирать народ надо, а не разгонять! — заявила Половникова. — Как они думают открывать двенадцатикоечное отделение? С тремя врачами, что ли? Они там вообще думают? И чем они думают? Я вот возьму и тоже уйду.

— В манекенщицы? — поддел Роман Константинович.

— В науку! Меня уже не раз звали на кафедру!

— Ходить на работу каждый день, — начал перечислять недостатки кафедрального бытия Роман Константинович, — учить уму-разуму каких-нибудь обалдуев…

— Я пойду на кафедру последипломного образования! Там не бывает обалдуев!

— Хорошо, — согласился Роман Константинович, — вычеркиваем «обалдуев» и пишем «раздолбаев». Вечно корпеть над статьями, рефератами, монографиями кафедрального начальства и прочей ересью. Получать в три раза меньше…

— А теперь скажу я! — перебила Половникова. — Спокойная работа, поездки на всякие симпозиумы и конференции, отпуск всегда летом, возможность роста… И не надо ехидных улыбочек — я, может, и не уйду никуда, но разве нельзя помечтать? А ты, Вова, куда собираешься?

— Я еще пока не свыкся с тем, что я здесь больше не работаю. Поживем — увидим.

Разумеется, о совете начальника госпиталя Данилов никому в отделении не рассказывал.

Домой он приехал в шестом часу вечера. Смертельно уставший, голодный и какой-то весь взвинченный. Настолько взвинченный, что контрастный душ и горячий обед ничем не смогли помочь. Пришлось достать скрипку. Данилов остановил свой выбор на сонате Бартока, непростом произведении для непростого настроения.

Данилов положил скрипку на плечо, взял смычок наизготовку, выждал секунду-другую, окончательно настраиваясь на игру, взмахнул им и начал играть. Перед глазами возникли многоцветные узорчатые кружева, они сплетались, перетекали друг в друга, вдруг, испугавшись барабанной дроби, взрываясь, разлетались на мириады осколков, чтобы мгновение спустя вновь собраться воедино. Какое же это счастье — слиться со скрипкой в одно целое и полностью погрузиться в музыку!

Закончив сонату, Данилов проиграл заново несколько коротких отрывков, радуясь тому, что после длительного перерыва пальцы не утратили своей беглости. Умиротворенный и расслабленный, он отправился на кухню готовить ужин.

К приходу Елены Данилов успел потушить мясо с картошкой и собраться с мыслями.

Начал он в своей манере — от главного к деталям.

— Меня сегодня уволили. По статье.

— Ты шутишь? — Елена перестала есть, нож и вилка зависли в воздухе.

— К моему огромному сожалению не шучу.

— Уволили — это не такая уж необычная новость. Правда — неожиданная… Но почему по статье? Данилов, ты что — вымогал деньги или напился на дежурстве?

— Хуже. Я оскорбил пациента и довел его до ухода из отделения, причем пациента сиятельного, высокопоставленного, генерал-лейтенанта. Вот как.

— Ну-ка, давай выкладывай подробности! — потребовала Елена.