Доктор Данилов в морге, или Невероятные будни патологоанатома

— В приемном покое экэгэ снять не удалось, о чем в истории есть запись. Вот: «назначенное экэгэ не снято из-за поломки аппарата». Увидели нечто странное и решили, что сломался кардиограф.

— А в отделении? — спросила доцент Кислая.

— В неврологии лечащий врач назначил экэгэ, — ответил Мусинский, шаря пальцами в кармашке для вложений, приклеенном к предпоследней странице истории болезни. — Вместо расшифрованной кардиограммы здесь лежит записка от врача функциональной диагностики: «прошу назначить экэгэ повторно, так как сестра перепутала электроды».

Записка была продемонстрирована собравшимся.

— Пойдем дальше, — продолжил Мусинский. — В отделении дедушку подробно осмотрел палатный врач, затем был совместный осмотр с заведующим отделением, еще одна консультация реаниматолога, профессорский обход, и так далее до посмертного эпикриза. И никто, ни одна, простите мне это выражение, стерлядь не обратила внимание на зеркально расположенные органы нашего дедушки! Что они там выслушивали слева, что они пальпировали в правом подреберье – только им и известно. Я подозреваю, что ничего не выслушивали и не пальпировали. Ограничились только оценкой неврологического статуса, а все остальное написали «из головы». Как это часто у нас бывает…

— А помните женщину с резекцией верхней доли правого легкого в эндокринологии? — спросил Ерофеев. — Не знаю, насколько полно выдавала она свой анамнез, но уж послеоперационный рубец у нее был знатный! Как от чапаевской сабли!

— Эндокринологов кроме уровня глюкозы ничего не интересует, — съязвила ассистент Граблина.

— Давайте не будем обобщать, Надежда Алексеевна, — попросил Мусинский. — Особенно в негативном смысле. Вернемся лучше к нашему случаю. Вдумайтесь только – сколько человек смотрело больного! Легион! И никто ничего не заподозрил! Завтра не поленюсь явиться на больничную пятиминутку и скажу там пару-тройку нелицеприятных слов по этому поводу. Все свободны!

— Как так можно! — сокрушалась Алена Харченко, возвращаясь в кабинет Ерофеева. — Какой пофигизм!

— Знаешь, в запарке можно услышать то, чего нет, и прощупать тоже. А в приемном и в таких отделениях, как неврология, запарка всегда, — возразил Илья.

— И во время профессорского обхода тоже? — удивилась Ирина.

— Ир, ты как будто вчера родилась, — усмехнулся Илья. — Вспомни, видела ли ты стетоскоп у кого-нибудь из профессоров на кафедре неврологии?

— Нет, только молоток, — согласилась Ира.

— Вот то-то же.

— Чувствую, завтра поднимется знатный шухер на всю больницу, — сказал Ерофеев перед тем, как возобновить прерванное занятие.

Данилову показалось, что ассистент радуется этой перспективе.

— Вам это нравится? — немного поколебавшись, все же спросил он.

— Даже очень! — признался Ерофеев. — Особенно после того, как заместитель главного врача во время последней конференции по разбору летальных случаев назвала нас «эти некрофилы».

«Неплохо, — подумал Данилов. — Но «трупоеды» звучало бы сильнее».

— Видите ли, патологоанатомы совсем не думают о чести мундира, то есть халата. Не желают покрывать всех дураков и прятать их ошибки. Особенно она не любит нас, кафедру. На своих непосредственных подчиненных еще ножкой топнуть можно, а на нас поди потопай.

Ерофеев замолчал, вроде бы не собираясь развивать тему, но не выдержал и продолжил:

Возьмем случай, из-за которого произошло последнее столкновение. Больной с диагнозом двусторонней нижнедолевой пневмонии поступает по скорой в пятницу, ближе к вечеру. Из приемного поднимают во вторую терапию и дальше все, как полагается – антибиотики и прочее. Больной к утру тяжелеет, терапия остается прежней. Лежит себе спокойно – и пусть лежит. Родственники не бегают, никого не дергают. На следующее утро новый, воскресный дежурный врач немного пугается, заподозрив инфаркт. Снимает кардиограмму. Вызывает реаниматолога. Тот отрицает инфаркт и рекомендует продолжить диагностический поиск. Продолжить так продолжить, но кто сказал, что это должен делать дежурный врач?

Ерофеев подождал – не возразит ли кто, но ординаторы молча ждали продолжения.

— Все оставляется до прихода лечащего врача. По мнению дежурного врача, какие-то десять часов роли не играют. Но к семи утра понедельника больной благополучно умирает в палате. Вернее, насколько я понимаю, в семь утра дежурная медсестра замечает, что один из ее подопечных перешел в мир иной, и сообщает об этом врачу. На вскрытие труп уходит с диагнозом острого инфаркта миокарда и двусторонней пневмонии. Мы же находим вместо пневмонии хронический бронхит, на сердце при всем желании не находим ни малейшего признака инфаркта, а кроме того, находим причину смерти – перфорированную язву двенадцатиперстной кишки! О как!

— Действительно, — ахнула Ирина.

— Это называется «просрать больного»! — жестко сказал Ерофеев. — И при всей любви к чести халата и вообще всей больнице в целом, никто не возьмет на себя риск идти в данном случае на подмену диагноза. Да и нельзя замалчивать такие косяки! Их надо разбирать как следует, чтобы больше подобное не повторялось!