Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник)

Данилов волей-неволей прибился к малолюдной непьющей компании, состоявшей из Рябчикова, Козоровицкой, невропатолога Гаспаровой и окулиста Юнусовой. С одноразовыми тарелками (одноразовую посуду на все праздники обеспечивал хирург Башкирцев, жена которого работала в компании, эту самую посуду выпускавшей) они уселись в дальнем от орущего проигрывателя углу и вели светскую беседу.

С подачи невропатолога, заговорившей о сериале «Доктор Хаус», беседа съехала на вечную тему – разницу между отечественной и зарубежной медициной.

– Вы заметили, что там нет врачей, которые плохо разбираются в пограничных областях? – спросила невропатолог.

– Кино есть кино, Аида Ашотовна, – улыбнулась Козоровицкая. – «Доктор Хаус» – это сериал о гении и кандидатах в гении, которые работают у него под началом.

– Но они подаются не как гении, а как обычные врачи, умеющие делать спинальную пункцию, проводить эндоскопию, разбирающиеся как в болезнях крови, так и в эндокринологии, и в токсикологии.

– Если они не будут во всем этом разбираться, то не будет и сериала, – сказал Рябчиков. – Хотя в целом вы правы, требования к врачам там и здесь разнятся очень сильно. Это можно понять хотя бы при сравнении зарубежных руководств по специальности с отечественными. Там, кстати, и рентгенологов как таковых уже не осталось. Снимки делают техники, даже не медики, а оценивают их врачи, заказавшие снимок. Заключения рентгенологов там не нужны, так же, как и не нужны врачи, расшифровывающие кардиограммы. Если для снимка или скопии надо ввести контрастное вещество – это делает кто-то из лечащих врачей. Рентгенологи в странах капитализма давно стали радиологами.

– Там и подход к больному другой, – подала голос окулист. – Если вы обратите внимание, то ни в одном американском медицинском сериале не собирают анамнез так, как это принято делать у нас.

– Ой и не говорите, – поддержала Гаспарова. – Как вспомнишь в институте: «анамнез, анамнез, прежде всего анамнез», аж тошнит! У каждого больного описываешь подробный анамнезис витэ (anamnesis vitae – анамнез, или история жизни больного), затем идет анамнезис морби (anamnesis morbi – история болезни)… Напишешь меньше, чем на два листа, – профессор демонстративно разорвет их и вернет историю со словами: «учитесь слушать больных». А что там слушать? Нет, конечно, в диагностически сложном случае надо выпытывать у больного все подробности, чтобы, оттолкнувшись от них, поставить верный диагноз. Но когда перед тобой хроник с установленным в клинике диагнозом и совершенно ясным течением заболевания, нужен ли тут подробнейший анамнез?

– Разумеется – не нужен, – поддержал Данилов. – Все должно быть по уму. Насколько я понимаю – собирать подробнейший анамнез у нас принято от бедности. Чтобы после расспроса пациента обследовать его не полностью, а избирательно, в одном, наиболее предпочтительном направлении. В тех же Штатах пациенты обследуются куда шире. По тем сериям «Доктора Хауса», которые я видел, можно составить представление об их общем методе. Выявлен симптом, берем все заболевания, при которых он встречается, и начинаем проводить дифференциальный диагноз, обследуя пациента по каждому направлению. Этот метод более результативен, но и более дорог.

– «Помочь ничем не можем, так хоть поговорим», любил повторять один наш профессор, – сказал Рябчиков.

– Слово лечит, – добавил Данилов. – Особенно – если сказано от всего сердца.

– За словами, сказанными от всего сердца, сразу же следуют жалобы, – сказала Козоровицкая. – Чемпион нашей поликлиники – Сабуров, на втором месте – Башкирцев, а на третьем – наша пострадавшая Виктория Анатольевна.

– Букина?! – удивилась Гаспарова, обводя глазами зал. – А чем она пострадавшая? Слушай, а вправду – ее тут нет. Что случилось?

– Я думала, вы знаете, – Козоровицкая округлила глаза и сообщила: – Ее сегодня с вызова госпитализировали! По «скорой»! С сотрясением головного мозга!

– Бедная Вика! – всплеснула руками Гаспарова. – Куда только мэрия смотрит? На улицах худо-бедно лед чистят, а во дворах – как придется!

Данилову невропатолог Гаспарова напоминала наседку – невысокая, полная, подвижная и все время чем-то озабоченная. Полной ее противоположностью была окулист Мария Сергеевна – высокая, худая, спокойная до полной непробиваемости. Правда, пациентам удавалось и ее вывести из себя. Но нечасто – раза два в неделю, не больше.

– Там не лед виноват, Аида Ашотовна, а какой-то придурок, – продолжила рассказ Козоровицкая. – Пьяный в дребадан вызвал, чтобы получить больничный, а когда Букина ему отказала, набросился на нее с кулаками.

– Ой!

– Хорошо хоть ей удалось вырваться и выбежать на лестничную площадку. Так он и там ее бил, пока соседи не вмешались. Хотел с лестницы спустить.

– Вот сволочь! – высказала общее мнение Гаспарова. – Сажать таких надо!