Доктор Данилов в сельской больнице

Да и не только начинание загубил Огаевский — он чуть было не загубил карьеру Юрия Игоревича, которому было сделано последнее предупреждение. Разве можно прощать такое? Разумеется, Галина Платоновна отходчива, особенно если ее отходчивость простимулировать чем-нибудь материальным, но всему, как известно, есть предел, и доводить до него нельзя.

Огаевскому Юрий Игоревич испортил трудовую книжку, чего обычно не делал — уволил за грубое нарушение обязанностей, а не по собственному желанию и не по соглашению сторон. А еще Юрий Игоревич начал ловить себя на том, что вместо Новокошманово он иногда произносит Новокошмарово. Оговорка по Фрейду…

Глава десятая ПЛЕСНИТЕ КОЛДОВСТВА

— О, Данилов, неужели ты вспомнил обо мне? Подобной иронии Данилов не любил, так же, как и глупых вопросов.

Раз звонит, значит — вспомнил. Не вспомнил бы — не позвонил.

— Неприятности на работе, Лен?

— Нет, на работе, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, сплошные приятности. Редко когда так бывает.

— Никита дурит?

— Нет, пока вся его дурь удерживается в рамках подросткового возраста.

— Тогда в чем дело?

— Ни в чем, Данилов. Почему дело должно быть в чем-то, а не в ком-то?

«Как-то я не вовремя», — подумал Данилов.

— У меня тоже все хорошо! — бодро сказал он, игнорируя тему «дело в ком-то». — Дали «наркодопуск» — теперь могу…

— Менять работу, чтобы получать новый! — съязвила Елена.

— Если ты не в духе, то я перезвоню позже.

— Да я и позже буду, как ты выражаешься, «не в духе»! «Предопределенное — неизбежно», — в который уже раз напомнил себе Данилов и спросил:

— Что я сделал не так?

Было обидно. Торопишься домой в предвкушении разговора, выбираешь удобное время, звонишь и… нарываешься на выяснение отношений. Кажется, и выяснять давно уже нечего, вроде все уже говорено-переговорено, но как оказывается, еще не все. Что-то осталось.

— Да ничего, Данилов, не парься! — Голос Елены из иронично-недружелюбного стал ледяным. — Все в порядке.

— Сначала ты даешь понять, что не все в порядке, и упорно вызываешь меня на разговор, а когда я задаю вопрос — уходишь от ответа. Где логика?

— Какая может быть логика у женщин?! — делано удивилась Елена. — Что ты? У женщин одни эмоции!

— Я когда-нибудь это говорил?

— Не помню, но в глазах твоих это читалось не раз!

«Ёшкин кот! — выругался про себя Данилов. — Какой мух ее укусил?» Недоумение было обоснованным: когда люди живут вместе, то у них иногда получается обидеть друг дружку случайно. Но как можно провиниться, живя в другом городе и никак не контактируя с женой целую неделю, прошедшую со времени их последнего разговора?

— Что ты сейчас читаешь в моих глазах?

— Сейчас я не вижу тебя, но могу угадать, что написано на твоей физиономии! «Отстаньте все от меня» на ней написано, разве нет?

— Говори, в чем дело, или будем заканчивать разговор! — потребовал Данилов.

— Дело в тебе! — Данилов не успел спросить, дома Елена или еще на работе (часы показывали половину шестого вечера), но судя по тому, что голоса она не повышала, разговор велся из кабинета на подстанции; тем лучше — скорее закончится, на работе Елена долгих телефонных бесед не признавала. — Ты, Данилов, живешь своей жизнью, в которой никому, кроме тебя, нет места…

Это утверждение легко можно было оспорить, но не хотелось.

— Звонишь раз в неделю, а мог бы и почаще! В последний мой приезд ты мне совсем не обрадовался…

Последний приезд Елены выдался не очень, что да, то да. Сама виновата: решила сделать сюрприз, зная, что в воскресенье у Данилова наверняка будет выходной. Он сам об этом сказал. Только надо было учесть, что со среды Данилов из отделения не вылезал, потому что из их сплоченных рядов снова выбыл один боец — доктор Дударь: катаясь на велосипеде, свалился в овраг и сломал левую ключицу. Пенсионерка Цапникова пока держалась, но пару раз обмолвилась насчет того, как ей надоели вечные авралы. Женщин надо беречь, особенно если она пенсионного возраста и подумывает насчет того, чтобы свалить, поэтому основная нагрузка легла на Данилова и заведующего отделением.

Данилов шел в общагу, думая только об одном: как бы поскорее угодить «в мир гномов», то есть заснуть. Душа не хотела ни водных процедур, ни горячего кофе, ни завтрака. Только спать, запереть дверь, задернуть занавески, раздеться, упасть на кровать и заснуть еще в полете. Завтра — снова на подвиг, ведь доктор Цапникова после суточного дежурства на сутки уйдет домой. Но должно полегчать, потому что администрация ЦРБ пообещала с понедельника усилить отделение врачом одной из участковых больниц. Если, конечно, он или она согласятся.

Увидев возле общежития знакомую машину, Данилов обрадовался, мобилизовал остатки сил, подкрепил их чайной заваркой дегтярного цвета и почти такой же густоты, вдохновился ледяным душем и изображал бодрость до самого отъезда Елены. Видать, плохо изображал, потому что усталость была принята за отсутствие радости. Впрочем, это ее проблемы — сама тоже врач, должна понимать, что это такое — провести четверо суток в отделении, причем не где-нибудь, а в анестезиологии и реанимации.