Доктор Данилов в Склифе

«Что вы из себя представляете, чтобы умничать?» – ясно читалось во взгляде Холодкова. Данилову захотелось вступить в дискуссию с преподавателем, но он смолчал – не стоит портить отношения прямо с первого дня занятий. Подавление желания немедленно откликнулось головной болью.

— Может быть, где-то в сельских амбулаториях фельдшеры именно так и делали, — девушка продолжила развивать тему. — Но в стационарах, даже не в очень крупных, отравления лечили довольно успешно. Я могу утверждать это хотя бы по тому, что мой отец всю жизнь проработал в реанимации.

— Еще раз повторяю! — В голосе доцента появились визгливые нотки. Он перестал расхаживать взад-вперед и остановился около девушки, задавшей вопрос. — Словом «лечить» можно назвать многое! Как квалифицированную, так и неквалифицированную помощь. Промыли желудок, поставили капать глюкозу – чем не лечение? Ну, а то, что двенадцать часов спустя больной загнулся от дэвеэс-синдрома, это уж судьба у него такая, врачи не виноваты! Врачи тут вообще ни при чем!

Аудитория больше не возражала. Поняли, что бесполезно. Но доцент Холодков уже вышел на тропу войны и не мог сойти с нее, не доказав курсантам, что в токсикологии (а то и в медицине вообще) они ни черта не смыслят.

— Представьтесь, пожалуйста, — попросил он ту, что задавала вопросы.

— Полыханова Ольга Андреевна. — Девушка попыталась встать, но Холодков остановил ее вялым движением руки, не в школе, мол. — Нижний Новгород, тридцать третья горбольница.

— Знаю такую, — покривил тонкие губы доцент. — Бывал у вас на консультациях. Вы изначально, как я понимаю, анестезиолог-реаниматолог?

Догадаться было нетрудно. По существующим правилам переквалифицироваться в токсикологов за три месяца можно было только при наличии специальности «анестезиология и реанимация». Всем остальным пришлось бы учиться два года в клинической ординатуре.

— Именно так, — подтвердила Ольга.

— Стаж большой?

— Более восьми лет, не считая клинординатуры.

— Прекрасно. Тогда скажите мне, то есть нам всем, — поправился доцент, — в каких случаях в качестве антидота лучше применять унитиол, в каких – тиосульфат натрия, а в каких – атропин?

Вопрос годился для студента пятого курса, но для анестезиолога с десятилетним стажем (клиническая ординатура хоть и считается учебой, но от работы ничем не отличается) был просто-напросто оскорбительным. Все равно что поинтересоваться у десятиклассника, сколько будет дважды два.

— Унитиол – при отравлениях сердечными гликозидами, соединениями мышьяка, висмута, хлора, ртути, а также при алкогольной интоксикации, — Ольга отвечала спокойно, не выказывая никаких эмоций. — Тиосульфат натрия – также при отравлениях соединениями мышьяка и ртути плюс при отравлениях цианидами, соединениями свинца и йода, атропин – при отравлениях фосфорорганическими инсектицидами.

— А можете перечислить основные причины дыхательной недостаточности при отравлениях? — второй вопрос Холодкова был под стать первому.

— Альвеолярная гиповентиляция, вызванная угнетением дыхательного центра, слабостью или параличом дыхательной мускулатуры и острым обструктивным синдромом. — Ольга продолжала отвечать так же бесстрастно – у каждого педагога свой способ проверки знаний. — Нарушение свойств альвеолярно-капиллярной мембранной проницаемости. Нарушения соотношения объема вентиляции и гемоперфузии легких.

— Спасибо, — сквозь зубы процедил Холодков и продолжил свой рассказ о родной кафедре.

Что было сделано для развития отечественной токсикологии, какие написаны монографии, по каким темам защищались диссертации, и так далее… Рассказ растянулся более чем на час. Холодкова не перебивали, а он не задавал вопросов. В заключение он раздал курсантам распечатки плана занятий и предупредил:

— У нас принято самостоятельно изучать материал до занятия, чтобы приходить подготовленными. Сами понимаете, в невспаханную землю сколько семян не бросай – ни одно не взойдет. Так что читайте, вникайте, а на занятиях станем углублять и закреплять. Ясно вам, доктора?

Слово «доктора» Холодков произнес с иронией, даже с презрением. Произнес так, что оно прозвучало как «придурки».

Доктора промолчали. Холодков буркнул под нос нечто невнятное, должно быть, слова прощания, и ушел.

— Уникальный экземпляр!

— Да козел он! Самый настоящий козел!

— Кто это был, народ?

— Это был доцент Холодков по прозвищу Холодец, — просветил тот, что сидел перед Даниловым. — Во всем Склифе, где дерьма хватает с избытком, нет никого хуже. Тупой, склочный и крайне злопамятный, учтите на будущее. В отношении Холодца все, включая и заведующего кафедрой, и дирекцию, придерживаются древнего принципа – не тронь, вонять не будет, хотя это и не совсем верно. Холодец воняет, и когда его не трогают, только не так сильно.

— Сколько фасона, умноженного на гонор! — оценил кто-то из женщин.