Доктор Дэвид Хантер

— Держится, — ответила Сэм. — Она пробыла тут всю ночь. Я предложила остаться с ней, но, по-моему, она хочет побыть с ним наедине. А их сын, возможно, прилетит позже.

— Возможно?

— Если сможет оторвать себя от Нью-Йорка, — съязвил Пол.

— Пол… — остановила его Сэм и легонько улыбнулась мне. — Если хочешь поздороваться с Мэри, думаю, она будет рада, Дэвид.

Я знал, что Тому сейчас не до посетителей, но все равно хотел пойти. Я уже направился было туда, но Пол меня остановил:

— Зайдешь потом в морг? Надо поговорить.

Я сказал, что зайду. До меня только начало доходить, что Пол теперь действительный директор Центра криминалистической антропологии. Продвижение по службе явно не доставило ему удовольствия.

Как только я вошел в отделение «неотложки», в нос ударил запах антисептиков. Сердце тут же заколотилось, мгновенно вспомнилось мое собственное пребывание в больнице, но я подавил эти воспоминания. Я шел по коридорам к отделению интенсивной терапии, куда отвезли Тома. Под ногами скрипел линолеум. Том лежал в отдельной палате. В двери палаты имелось маленькое окошко, и через него я увидел Мэри, сидящую у его кровати. Я легонько постучал по стеклу. Сперва она будто не услышала, но потом повернулась и пригласила меня войти.

Она постарела лет на десять с того вечера два дня назад, когда я приходил к ним с Томом на ужин, но когда она отошла от кровати, улыбка ее была такой же теплой, как тогда.

— Дэвид, тебе не было необходимости приходить.

— Я только что узнал. Как он?

Мы разговаривали шепотом, хотя вряд ли могли потревожить Тома. Мэри слегка махнула в сторону кровати.

— Операция прошла успешно. Но он очень слаб. И остается риск повторного инфаркта… — Она замолчала, глаза ее увлажнились. Она отчаянно старалась держаться. — Но ты ведь знаешь Тома. Вынослив как верблюд.

Я улыбнулся с уверенностью, которой не испытывал.

— Он все время без сознания?

— Не совсем. Он приходил в себя пару часов назад, но ненадолго. Он вроде бы путается, кто из нас лежит в госпитале. Мне было нелегко убедить его, что со мной все в порядке. — Она робко улыбнулась, вся ее тревога вышла наружу. — Тебя он тоже упомянул.

— Меня?

— Он назвал твое имя. А ты единственный знакомый нам Дэвид. По-моему, он хотел, чтобы я тебе что-то передала. Но я смогла уловить только одно слово. Что-то вроде «испанский». — Она с надеждой поглядела на меня. — Это о чем-нибудь тебе говорит?

Испанский? Это больше походило на свидетельство расстройства сознания у Тома. Я постарался не выказать беспокойства.

— Ничего в голову не приходит.

— Может, я недослышала, — огорчилась Мэри. Она уже поглядывала на кровать, явно желая вернуться к мужу.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал я. — Если я могу чем-то помочь…

— Знаю. Спасибо. — Она помолчала, нахмурившись. — Чуть не забыла. Ты, случайно, не звонил Тому вчера поздно вечером?

— Нет. Я разговаривал с ним вчера днем, где-то около четырех. А что?

Она сделала неопределенный жест.

— Ой, да ерунда скорее всего. Просто Саммер сказала, что слышала, как зазвонил его мобильник буквально перед тем, как с ним случился инфаркт. Я подумала, что, может, это был ты. Впрочем, не важно. Вряд ли это имеет какое-то значение. — Она коротко обняла меня. — Я скажу ему, что ты заходил. Он будет рад.

Я покинул палату и направился к выходу. После угнетающей тишины отделения интенсивной терапии было приятно ощутить солнечное тепло. Я подставил лицо солнцу, вдыхая свежий воздух, желая изгнать из легких запах антисептика — запах болезни. Мне было стыдно сознаться даже себе, как я обрадовался возможности снова выйти на улицу.

По пути к машине я припомнил слова Мэри. Так что же все-таки сказал Том? «Испанский». Я озадаченно поразмышлял над этим, желая найти скрытый смысл, а не свидетельство помутнения рассудка, но так и не додумался, что бы это могло значить и почему он хотел, чтобы она мне это передала.

Занятый размышлениями на эту тему, я только уже в машине вспомнил, что еще сказала Мэри.

Интересно, кто же мог звонить Тому в это время суток?

Сковородка сгорела. Ты видел дымок над ней и слышал шкварчание начавшего гореть содержимого. Но только когда дым уже начал клубиться над плитой, ты наконец встал из-за стола. Чили почернел и шипел от жара. Вонь, наверное, была сильная, но ты не мог ее чувствовать.

Ты пожалел, что не обладаешь таким же отсутствием восприятия вообще всего.

Ты взял сковородку, но тут же выронил, когда раскаленная металлическая ручка обожгла тебе ладонь. «Твою ж ты мать!» С помощью старого полотенца ты снял сковородку с плиты и отнес в раковину. Ты пустил в нее холодную воду, и сковородка зашипела. Ты смотрел на получившееся месиво, и тебе было наплевать.

Ничто теперь не имело значения.