Доктор Дэвид Хантер

— Я возвращаюсь в Грецию.

Хотя я почти ожидал подобного, удара это не смягчило.

В голове мелькала сотня возражений — до тех пор, пока я не посмотрел в ее лицо — вытянувшееся, с тенями под глазами. Рэйчел всегда была сильной, но теперь в ней появилась хрупкость, которой я раньше не замечал.

Я отодвинул свою тарелку — аппетита у меня и так было немного, а теперь он пропал окончательно.

— Когда?

— В воскресенье. Меня согласились взять в команду до окончания экспедиции. И еще… — Она помолчала, набираясь духу. — Есть шанс, что мне продлят контракт. На год.

В груди застыла тупая, ноющая боль.

— Ты этого хочешь?

— Нет. Но мы не можем дальше вот так… Я не хочу уходить от тебя, но это… Мне нужно время.

Я встал и подошел к ней. Я обнял Рэйчел, и моя рубашка промокла от ее слез, а я смотрел поверх ее головы на дверь, через которую в нашу жизнь шагнула Грэйс.

Мы просидели и проговорили почти до утра. Я не хотел отпускать ее, но она все решила еще прежде, чем сообщила мне об этом.

В глубине души я понимал, что так для Рэйчел лучше. За то короткое время, что мы знали друг друга, насилие дважды врывалось в нашу жизнь, и каждый раз за это приходилось дорого платить. До сих пор Рэйчел не свыклась со смертью сестры, поэтому покушение на наши жизни — в месте, которое она считала безопасным, — потрясло ее. Весь мир после этого сделался иным. Мы не могли притворяться, будто ничего не изменилось, а если бы попытались, жизнь превратилась бы в медленную пытку. Рэйчел такого не заслужила.

Через три дня, холодным октябрьским днем, Рэйчел улетала обратно в Грецию.

— Это не так далеко. Ты можешь выбраться ко мне на выходные, — говорила она, когда мы стояли с ее чемоданами в прихожей.

Я улыбнулся:

— Знаю.

Я переехал на старую квартиру. Боялся, это покажется странным — словно вернуться назад во времени. Обошлось без этого, но и намного лучше я себя не почувствовал.

Просто привычнее.

В профессиональном отношении спрос на меня стал больше, чем обычно. Я совершил изнурительную поездку в Ирландию, к которой был физически не готов, но и отказываться не хотел. Затем случилась серия загадочных убийств на границе с Уэльсом. И я получил еще одно предложение работы, гораздо более привлекательное, чем от "БиоГена". Частная компания планировала основать новый центр антропологических исследований, первый такого рода в Соединенном Королевстве. Им еще предстояло уладить ряд юридических и бюрократических формальностей, но они считали, что я идеально подхожу для них — как они написали, "с учетом уникального опыта". В письме не пояснялось конкретно, каким будет новый центр, но я мог предположить. Я стажировался в подобном в Теннесси.

Мне еще предстояло принять окончательное решение, а тем временем события в Сент-Джуд продолжали развиваться. Я видел на экране телевизора, как подъемный кран размахнулся и ударил чугунной бабой по устоявшим после взрыва кирпичным стенам. После протестов и демонстраций, после бессмысленных слез и крови старая больница окончательно превратилась в груду мусора. Единственной хорошей новостью во всем этом стало то, что после негативных публикаций в прессе застройщики, похоже, пошли на попятную. Рассматривался новый проект, согласно которому территорию больницы отводили под строительство бюджетного жилья, и в Сети уже появилась петиция в поддержку переименования нового квартала в Одуйя-Парк.

По случайному совпадению на следующий день я узнал от Уорд, что они вычислили "источник", на который ссылался Одуйя. Им оказался констебль, его жена рожала двоих близняшек в Сент-Джуд, и сейчас он дожидался выхода на пенсию. Его имя ничего мне не говорило до тех пор, пока Уорд не упомянула, что это тот самый пожилой полицейский, который дежурил у входа с молодой коллегой. Он не был в составе следственной группы, но умел слушать, а люди вне зависимости от профессии склонны болтать языком.

Новой порции негативных сенсаций не хотел никто, поэтому его просто выставили на пенсию чуть раньше положенного срока. Пожалуй, я был рад тому, что с ним не обошлись более сурово, однако не переставал думать о том, как обернулось бы все в случае, если информация о беременности Кристины Горски не просочилась бы наружу. Стал бы Одуйя заговаривать со мной после собрания, если бы ему не понадобилось подтвердить то, что он узнал? А если нет, привела бы цепочка событий к тому злосчастному вечеру перед моргом, когда он окликнул меня через улицу в тот момент, когда Мирз в капюшоне начал переходить дорогу? Или все вообще развивалось бы совсем по-другому и в свете фар Грэйс Стрейчан оказался бы в тот вечер я?

Я повидался с семьей Одуйи, включая его партнера, задумчивого мужчину лет сорока, с которым уже встречался, собирая документы для работы на общественных началах по тому самому делу, о каком Одуйя со мной так и не успел толком поговорить. Родители активиста старались сдерживать свои эмоции и не стали открыто обвинять меня в смерти сына. Даже так эта встреча была тяжелой для нас.