Доктор Джекил и мистер Холмс

Теперь отскочили планки и раздался звук, напоминающий пистолетный выстрел. Обследование при свете фонаря показало, что дерево вокруг проржавевшего замка раскололось крупной полукруглой трещиной.

– Продолжаем, Уотсон. Раз, два, три!

Брызнув щепой, дверь с треском распахнулась, и мы ввалились в прозекторскую. Стараясь удержаться на ногах, по инерции мы оба вбежали в коридор, где я различил в сумерках неясные очертания серой фигуры, стоявшей в операционной. При нашем появлении она издала сдавленный крик, развернулась и по-обезьяньи помчалась по лестнице к обитой красным сукном двери, что вела в лабораторию доктора.

– За ним! – крикнул Холмс.

Когда я играл в регби за «Блэкниф», то своей скоростью вызывал восхищение у остальных игроков команды, однако сейчас Холмс оказался на несколько шагов впереди меня, перепрыгивая в азарте погони за преследуемым зверем через две ступеньки одновременно, и успел как раз в тот момент, когда дверь готова была захлопнуться. С величайшим усилием ему удалось протиснуть плечо внутрь. Я влетел мигом позже, на ходу доставая револьвер из кармана.

И искренне обрадовался, что сделал это, ибо в свете газового рожка я оказался лицом к лицу с Эдвардом Хайдом.

XVIII. Вот это да!

Пускай читатель обвинит меня в легковесности, но должен признаться: вопреки всему, что я знал об этом человеке, и независимо от того невыразимого отвращения, которое вызывало одно только его присутствие, в тот момент его внешность показалась мне нелепо комичной. По какой-то причине злоумышленник счел нужным облачиться в одежду своего благодетеля, и вид его съежившегося тельца, завернутого в объемистый белый халат Джекила, докторский воротник, свободно болтавшийся на его тощей шее, и ботинки, выглядывавшие из-под складок брюк на несколько размеров больше его собственных, выглядели столь смехотворно – как на ребенке, нарядившемся в гардероб своего отца, – что в тогдашнем своем перевозбужденном состоянии я наверняка бы рассмеялся, кабы не свирепое выражение на волчьем лице Хайда.

Глаза под вздымающимися бровями горели бешенством, орлиные ноздри раздувались. Белые зубы сверкали в угрожающем оскале, а его заостренные черты, резкость которых на фоне массивной головы еще более усиливалась, искажались воистину каиновской ненавистью. Он шипел, словно загнанный зверь.

Хайд схватил с рабочего стола у себя за спиной мензурку, где бурлила и дымилась какая-то зловещая на вид жидкость желтоватого цвета, и теперь стоял, держа ее перед собой, словно это было оружие, которым он надеялся нас сдержать.

– Назойливые идиоты! – В его резком хрипящем шепоте я внезапно узнал тот самый голос, что велел нам убираться во время нашего последнего визита в лабораторию. Но это представлялось невозможным, ибо тогда мы тщательно обыскали кабинет и не обнаружили никаких следов присутствия чудовища. Перед его злобной силой даже трудно было собраться с мыслями. – Какое вы имеете право мешать моей работе?

На пламени бунзеновской горелки на столе стояла пустая реторта. Очевидно, он перелил ее содержимое в ту самую мензурку в его руке, когда наша возня у двери вынудила его прерваться.

– Право честных граждан схватить грязного убийцу! – вскричал я, поднимая револьвер.

Миг он молчал, затем его злобное выражение необъяснимым образом сменилось похабной ухмылкой.

– Грязного убийцу, – повторил он. – Любопытное название для того, кто раскрыл тайну тысячи поколений. Какое значение имеет одна-единственная жизнь, когда человечество балансирует на грани великого открытия: оно раз и навсегда изменит образ мира, в котором мы живем!

– Не пытайся запутать нас, мерзавец! – рявкнул я. – Мы преследовали тебя слишком долго, чтобы теперь позволить уйти!

– Пусть говорит, Уотсон, – произнес Холмс.

Я взглянул на своего товарища и только тут заметил, что, хотя он и достал револьвер, направлено оружие было не на Хайда, а скорее на пол под его ногами.

– Но Холмс!

Хайд рассмеялся – столь глумливо, что у меня кровь в жилах застыла.

– Слушайся своего друга. Он речет мудрость. – Чудовище усмехнулось. – Честь, мужество – все это пустые слова. Лицемерие! Уж меня-то самого, по крайней мере, в этом преступлении обвинить нельзя. Моя сущность достаточно проста, чтобы ее разглядеть.

– Зло!

– Зло – по твоим меркам. Но ты, как и большинство людей, скрываешь свои истинные намерения. Я же именно то, что ты видишь, – не больше и не меньше. Эдвард Хайд, которого ты считаешь недостойным своего доверия. Ну, доктор, кто теперь из нас более честен?

– Ты говоришь загадками! Что ты сделал с Джекилом?

Хайд пропустил мимо ушей мой вопрос и обратился к Холмсу:

– Полагаю, это не простое совпадение, что ты появился здесь в самую решающую ночь? Ты подозреваешь истину, не так ли?

– Я заподозрил это почти два месяца назад, когда услышал твой голос за этой дверью, – ответил Холмс. – Однако до сегодняшней ночи я не был в этом уверен.

Реакция Хайда представляла собой смесь изумления и зачарованности. После некоторой паузы он проговорил: