Доктор Ф. и другие

Жалея, что каким-то образом упустил начало разговора (кстати, как такое могло получиться, трудно было понять), я ляпнул сходу:

— И что же это за цель?

Стрельчатый экс-педагог поморщился:

— Ах, любезный, вы хотите сразу же заглянуть в самый конец никем еще не прочитанной книги, тогда как мы не успели перелистнуть первую страницу! (Из чего я сделал для себя утешительный вывод, что пропустил я совсем немного и, вероятно, все же не самое главное.) Такая торопливость чрезмерна, — продолжал Готлиб, — тем более что последняя страница, если когда-либо и будет прочтена, то не иначе как с вашей помощью. Быть может, все-таки начнете с чего-нибудь попроще?

— Хорошо, — сдался я. — Тогда… раз уж вы начали с метафор… Вы сравнили наш мир с человеком, вязнущем в болоте; что же вы понимаете под болотом, в таком случае?

Он явно был удивлен моим непониманием.

— Ясно же – все наше бытие. Весь ход вещей, которому мы, увы, не в силах противостоять… О, со временем вы, наверняка, поймете, видимо, мы начали с чего-то чересчур отвлеченного. Виноват!.. Нет, я имел в виду вопросы, которые, конечно, возникали у вас во время пребывания в этом заведении. Они не могли не возникнуть! Давайте, давайте! А я попытаюсь – в меру моих скромных сил…

Легко говорить! Вопросов было так много, что я бы потратил полжизни, выбирая, с которого начать. Поэтому выпалил первое же, что пришло на ум:

— А можете сказать, кто такой Ламех?

На сей раз он ответил легко и быстро, чего я, признаться, не ожидал:

— Нет ничего проще. — Было впечатление, что он считывает с какого-то листа, приклеенного с изнанки лба: – Ламех, сын Мафусаила, победителя демонов тьмы. "Книга Бытия", глава пятая, стих двадцать пятый. "Мафусаил жил сто восемьдесят семь лет и родил Ламеха. По рождении Ламеха Мафусаил жил семьсот восемьдесят два года и родил сынов и дочерей…" И далее (стих двадцать шестой): "Ламех жил сто восемьдесят два года и родил сына, и нарек ему имя: Ной, сказав…" Пропустим (ибо вас, насколько я понял, интересует один лишь Ламех). А далее в том же стихе: "…И жил Ламех по рождении Ноя пятьсот девяносто пять лет и родил сыновей и дочерей. Всех же дней Ламеха было семьсот семьдесят семь лет; и он умер." Банальное, не так ли, окончание? Более там про Ламеха не сказано ни слова. Вы, собственно, это хотели знать?

Если б я еще знал, чего я хотел!..

Пока, отдавая должное феноменальной памяти Длинного, я был изрядно разочарован его ответом. Строки из Библии ничего не проясняли. Что имел в виду мой загадочный собеседник из семнадцатого номера, назвав меня Ламехом? Впрочем, нельзя было исключать, что он просто-напросто бредил; это, кстати, объяснило бы, пожалуй, и многие другие странности.

Готлиб деликатно прокашлялся, чтобы нарушить мою растянувшуюся задумчивость:

— Еще вопросы?

— Да… Кто такие деспозины?

Я ожидал от него столь же исчерпывающего ответа, однако тут просчитался.

— Вы снова слишком забегаете вперед, — сказал он. — Не то чтобы, как давеча, в самый конец книги, но, по крайней мере, в ее вторую половину. Нет, боюсь, при таких метаниях мы с вами далеко не уедем. Однако начинать совсем уж ab ovo[36]  тоже было бы, думаю, не слишком продуктивно, а то мы рискуем надолго погрязнуть в этих самых мафусаилах, родивших… etsetera…[37]  Полагаю, посему следует поступить так: выбрать некую золотую середину и по мере надобности двигаться от нее в ту или иную сторону. Вы не возражаете?

Я лишь развел руками: какие возражения?

— Es ist wunderbar![38]  — кивнул Готлиб. — Итак… Примем как данность, что сия цель, сия Великая Тайна, действительно, существует и что некогда она стала известна – правда, лишь избранным. Вы только представьте себе – цель всего мироздания! И, соответственно, весь план спасения – ибо столь сокровенная тайна бесполезна для погибших. Предположим, ее поведал некий Прометей или, если угодно, архангел Регуил. Что нечто подобное имело место, вполне можно допустить – иначе откуда библейский Ной сумел бы прознать о грядущем потопе?.. Скажите, как по-вашему: могло бы столь великое знание исчезнуть бесследно?

— Не знаю… Вряд ли… — проговорил я.