Доктор Фишер из Женевы, или Ужин с бомбой

– С чего бы это? – спросил он с легкой улыбкой, и я вспомнил предостережение Анны-Луизы. – Я даже не знал о вашем существовании, пока вы тут не появились на днях. Между прочим, что скрывается под этой перчаткой? Какое-нибудь увечье?

– Я потерял руку.

– Надеюсь, вы явились сюда не для того, чтобы советоваться со мной на этот счет. Я другого рода доктор.

– Я живу с вашей дочерью. Мы собираемся пожениться.

– Это всегда нелегкое решение, – сказал он, – но вам лучше его обсудить между собой. Меня оно не касается. А ваше увечье – наследственное? Наверно, вы обговорили этот важный вопрос?

– Я потерял руку во время лондонской бомбежки, – сказал я и неуверенно добавил: – Мы полагали, что вам нужно это сообщить.

– Ваша рука меня, в сущности, не касается.

– Я имел в виду наш брак.

– Ну, эту новость, по-моему, проще было сообщить в письменном виде. Вас бы это избавило от поездки в Женеву.

В его устах Женева казалась другим миром, таким же далеким от нашего дома в Веве, как Москва.

– Вас, кажется, не слишком беспокоит судьба вашей дочери.

– Вы, наверно, знаете ее лучше меня, Джонс, если узнали так хорошо, что решили на ней жениться и, значит, освободили меня от всякой ответственности за нее, какая у меня когда-то, вероятно, была.

– Вы не хотели бы узнать наш адрес?

– Я полагаю, что она живет у вас?

– Да.

– Должно быть, вы значитесь в телефонном справочнике?

– Да. В Веве.

– Тогда вам нет надобности записывать адрес. – Он снова наградил меня одной из своих опасных улыбочек. – Что ж, Джонс, с вашей стороны было любезно зайти ко мне, хотя в этом и не было необходимости. – Он явно меня выпроваживал.

– Прощайте, доктор Фишер, – произнес я.

Он снова заговорил, когда я уже был почти у двери:

– Джонс, вы случайно не разбираетесь в овсянке? Я имею в виду настоящую овсяную кашу. Может быть, поскольку вы уроженец Уэльса… у вас ведь валлийская фамилия…

– Овсянка – блюдо шотландское, – сказал я, – не валлийское.

– Вот оно что, значит, меня неправильно информировали. Спасибо, Джонс, кажется, это все.

Когда я пришел домой, Анна-Луиза встретила меня встревоженно.

– Как вы поладили?

– Да никак мы не поладили.

– Он тебе нахамил?

– Я бы этого не сказал… мы оба его совершенно не интересуем.

– Он улыбался?

– Да.

– Пригласил тебя на ужин?

– Нет.

– Слава богу хоть за это.

– Слава доктору Фишеру, – сказал я, – или это одно и то же?

5

Неделю или две спустя мы поженились в мэрии; свидетеля я привел из своей конторы. От доктора Фишера не было никаких вестей, хотя мы послали ему сообщение о дне нашей свадьбы. Мы были совершенно счастливы, особенно счастливы потому, что будем одни, не считая конечно, свидетеля. За полчаса до ухода в мэрию мы занимались любовью.

– Ни свадебного торта, – говорила Анна-Луиза, – ни подружек, ни священника, ни родни – вот это замечательно. И так будет торжественнее – почувствуешь себя замужем по-настоящему. А по-другому получается вроде вечеринки.

– Одной из вечеринок доктора Фишера?

– Ничуть не лучше.

В глубине комнаты в мэрии стоял человек, которого я не знал. Опасаясь появления доктора Фишера, я то и дело нервно поглядывал через плечо и увидел очень высокого тощего человека со впалыми щеками; у него подергивалось левое веко, и на секунду мне показалось, что он мне подмигивает; я подмигнул ему в ответ, но встретил отсутствующий взгляд и решил, что это один из чиновников мэрии. Перед столом для нас поставили два стула, а свидетель, некий мсье Экскофье, вертелся у нас за спиной. Анна-Луиза шепнула мне что-то, но я не разобрал.

– Что ты сказал?

– Он из этих жаб.

– Мосье Экскофье? – воскликнул я.

– Нет, нет, тот, сзади.

Началась церемония, и, пока она длилась, человек, стоявший сзади, не переставал действовать мне на нервы. Я вспомнил ту часть английской церемонии бракосочетания, когда священник спрашивает, не знает ли кто-либо причины или препятствия, которые могут помешать этим двум людям сочетаться священным браком, и если да, то пусть объявит об этом во всеуслышание, и я поневоле подумал, не подослана ли доктором Фишером какая-нибудь жаба именно для такой цели. Однако вопрос не был задан, ничего не случилось, все сошло гладко, и мэр – я полагаю, что это был мэр, – пожал нам руки, пожелал счастья и быстро исчез за дверью позади стола.

– Теперь надо выпить, – сказал я мсье Экскофье; это было самое меньшее, что мы могли предложить в благодарность за его немые услуги, – бутылочку шампанского в «Трех коронах».

Но тощий человек по-прежнему не двигался с места, подмигивая нам из глубины комнаты.

– Нет ли здесь другого выхода? – спросил я у письмоводителя – если это был письмоводитель – и указал на дверь позади стола. Нет, ответил он, нет: пройти туда совершенно невозможно, тот выход не для посторонних, поэтому нам не оставалось ничего другого, как встретиться лицом к лицу с жабой. У самой двери незнакомец меня остановил:

– Мсье Джонс, меня зовут мсье Бельмон. Я должен вам кое-что передать от доктора Фишера. – Он протянул мне конверт.

– Не бери! – сказала Анна-Луиза.

По своей наивности мы оба решили, что это, возможно, повестка в суд.