Доктор гад

– Тебе так кажется, потому что у вас сильное архаичное расслоение диаспоры. Но как знаешь, – старшая из Скорпионьего выводка пожала плечами. – Достану я тебе билет. Пошли, Эдта, – она встала, дёрнув сестру за собой. Девочка заупрямилась. – У тебя теперь кроме нас с сёстрами родственников не осталось. Куда ты пойдёшь? – К нему, – она кивнула на Рофомма. – Я всё равно к нему пойду, – говорила она, пока старшая утаскивала её прочь.

Джер решил остаться с другом, в жилых помещениях над аптекой он нашёл свой любимый диван у окна и завалился под ночником с блокнотом и карандашом.

Рофомм сбежал на крышу с застывшим манекеном.

Он не хотел ни пить, ни есть, ни курить. Он забыл свой коробок спичек, а дома, как назло и странно, спичек не оказалось. Он думал под неумолкающий даже ночью грохот Технического Циркуляра, вспоминал спазмы странной, печальной боли, что пронзали его позвоночник и тонули в жёлчи. Он терял себя. Он не видел своих белых рук, обхвативших голову, не чувствовал коленей, которыми упёрся в землю, по которой кралась садовая жаба.

Он превратился в гладкий, скользкий разум, ища в себе успокаивающий стрекот. И тут он его услышал.

Под собственный стрекот Рофомм вспомнил тот спазм, что не был спазмом, и боль, что болью не была. Раз за разом его пронзала всемирная жалость к раненым и умирающим, и он жертвовал собой, сращивая рваную плоть и останавливая кончающиеся сердца без боли и страха. Его чистую, неизведанную пустоту заполнили силы всемирные, и теперь они будут по капле вытеснять его рассудок. Стрекот был громче мёртвых голосов, стрекот будет последним звуком его безумия.

Вместо спичечного коробка громыхал его хвост. Не было у него больше ни рук, ни ног, как не было волос, лица и кожи. Рофомм Ребус обесчеловечился.

* * *

– Стало быть, ты так хорош, потому что ты безумен? – спросил Дитр. – Или ты так безумен, потому что хорош?

– Джер меня то же самое спрашивал всю ночь, когда обнаружил на крыше, – шеф-душевник мрачно усмехнулся. – Странно, но он даже не попытался раздавить гадину. Никто не пытается. На моё обесчеловеченное появление люди реагируют не так, будто перед ними змея, – заметил он, и Дитр, которого в своё время змея с папиросой в пасти, внезапно возникшая у больничной койки, тоже не напугала, согласно кивнул. – Джер дёргал меня за хвост и хвалил узор на чешуе, обещал заказать у родителей шёлковый кафтанчик для змейки. Лишь нормальное, человеческое желание всадить в придурка клыки вывело меня из безногого состояния.

Сундук с вещами Джера Таттцеса обнаружился в одной из гостевых комнат – судя по всему, Джер жил здесь какое-то время и не удосужился забрать свои стеклянные трубки для дурман-травы, огрызки карандашей и какие-то эскизы, а Ребус был слишком сентиментален, чтобы всё это выбросить.

– Вы подружились на учёбе? – поинтересовался Дитр, пытаясь отыскать на загаженной кухне хоть один чистый сотейник для горького отвара.

– Нет. Его родители держали паучий цех, заставляли его помогать с шелкопрядами. Ему так не нравились пауки, что он начал их взрывать. И тогда родители притащили его к матери, требуя продать без рецепта успокоительные, пока я сидел на лестнице и ржал где-то внутри себя. Никогда не видел, как взрываются пауки. Смешно, наверное. Мать продала им пустышку, спрессованный порошок из яичной скорлупы, чтобы они не потащились к другому аптекарю, который может накормить абсолютно нормального мальчишку веществами для душевнобольных. Я потом пошёл в цех спросить, как всё-таки взрываются пауки – симметрично ли разлетаются лапки и так далее, а он там стоит и давит рвоту двумя пальцами. Я рассказал про пустышку. Он сказал, что у меня странное лицо. Что когда мне смешно, только глаза улыбаются, а рот не шевелится. Заставил рассмеяться. Так и сдружились.

– Стало быть, странным ты был всегда, но свихнулся потом, – Дитр провёл рукой по подбородку, наблюдая за Пауком, который гонял по грязному полу винную пробку. – Ты родился странным. Потому что тебя зачали… странно.

– Страшно, не странно, – спокойно бросил Ребус, хватая кота на руки. – У кого такие лапки? У кого такие?.. Ай, тварь, что же ты делаешь! – вскрикнул он, когда котёнок, которому надоели руки хозяина, впился в них когтями, прочертив на ладони три длинные царапины. Он спрыгнул на пол и принялся вылизываться.

– Котов… – Дитр помедлил, пытаясь припомнить, с какого года ввели законы об охранных котах, но решился, поняв, что Ребус не законник и мало что смыслит за пределами медицинского права. – Их по-прежнему выписывают в бессрочный найм по разрешению полиции? – спросил он, и душевник кивнул. – Тогда как ты получил бракованного кота?

– Взятка, – пожал плечами он и, увидев, как Дитр на него смотрит, поспешил объясниться. – Помог одной даме с абортом. Договорился с типом с Больничной дуги, сказал, что она не в том состоянии, чтобы рожать, но и на учёт в душевном отделении её ставить не следует. Да, я постоянно так делаю. Чего уставился? Имеешь что-то против абортов? – Ничего, – процедил Дитр. – Но ты не должен брать за это взятки.