Доктор Гарин

Мэр города Прокопенко, коренастый, животастый, губастый, щегольнул плохим английским:

– With pleasure, honey!

– Друзья дорогие, увы, я не смогу. – Джонни вскинул загорелые красивые руки. – Пощадите, Христа ради! Нам завтра лететь у Ки"iв…

– Перенесём! И концерт!

– Вова, звони Козлову! Пусть переносит!

– Well that… goddamn…that's really… truly not possible, no matter how fuggin' sore I am about it… – Джонни соскользнул на свой канзасский.

– In my Odessa everything is possible! – Мэр поднял толстый-короткий палец.

Но вмешался пьяновато-взъерошенный антрепренёр Анатоль:

– Дамы, товарищи, господа, умоляю вас пощадить артиста! Нам лететь завтра, и завтра же концерт в Киеве, это ответственно, это серьёзно, очень серьёзно!

– И слушать н-не хочу! – Жена резиновой каланчой повисла на Джонни, оплела длинными загорелыми руками, залезая под рубашку.

Но Гоголидзе вмешался:

– Дамы, отпускаем дорогого! Он вернётся.

– Я вернусь зимой.

– С новой программой! – затрясся антрепренёр.

– Н-н-е отпустим!

– Не отпусти-и-м!!

– Ша! – Гоглидзе сделал грозно-решительный кавказский жест рукой. – Артисту нужен отдых, да? Он так сегодня спел, слушай, да?

– Нужен, нужен… – закивал-застонал антрепренёр.

– Нужен! Слегка… – тряхнул золотистыми волосами Джонни и устало рассмеялся.

– Нет, нет, нет! – тискали его дамы.

– Я вернусь… вернусь… – Джонни с улыбкой стал очаровательно выворачиваться из цепких женских рук.

Женщины пьяно и мокро зацеловывали его. Гоглидзе и антрепренёр помогли оторвать их от Джонни. С облегчением он шагнул к распахнутой дверце кадиллака. И тут Ляля рванулась через издыхающую, обессилевшую стаю и чёрные надолбы.

– Ку-у-уда?! – Две железные руки клещами цапнули её.

Рванулась!

Из последних сил.

В одной клешне оставила кусок зелёной блузки, в другой – половину серо-шёлковой юбки. И оказалась перед Джонни. И увидела его тёмно-синие глаза. И золото волос. И вдохнула его запах, запах, запах.

– Джонни, прошу прощения, – выдохнула она из себя воздух, словно перед смертью, прижала худые, тонкие, красивые руки к груди.

– Да, девушка? – Влажные нежно-мужественные губы его устало разошлись.

– Я женщина, – быстро ответила она, борясь, борясь с дрожью в голосе.

– Прекрасно! – рассмеялся он.

– Нам переходят д-дорогу?! – Жена мэра жёстко уперлась длинными руками в узкие бёдра.

– Эй, барышня, вы кто и откуда? – повёл-погрозил густыми бровями Гоглидзе.