Доктор Х и его дети

Снегопад пришел вовремя и превратил отрыжку осени — серый слякотный московский недозимок — в правильное время года, каким его рисуют в учебниках. В том, что настоящий снегопад придет, Омен не сомневался, но ждать пришлось дольше, чем он рассчитывал. У него дома, когда еще жили с мамкой, к этому времени снег во дворах разгребали лопатами. Правда, в их дворе никогда не чистили, мать с бабкой просто прокладывали две тропинки: до калитки и до нужника. Брат и он ходили по ним, как по коридорам, а однажды, в последнюю зиму, когда намело выше голов, даже выдолбили пещеру в слежавшейся белой тверди и прятались в ней, когда дома быстро разгорались и долго тлели скандалы. Однажды вечером мимо их пещеры проплелись бабкины валенки. Они с братом хихикали: наверное, бабка пошла к калитке искать их. Потом устали играть в прятки, замерзли и пошли в дом, рассудив, что раз бабка ушла — скандал закончился. Мать спала, завернувшись в тряпки, поперек общей кровати. Они хотели сдвинуть ее к стене, но знали, что если разбудят — несдобровать, поэтому улеглись на полу, стянув с кровати ненужное матери одеяло. Бабку они больше не видели, наверное, ее забрали в вытрезвитель или увезли в больницу. Затем увезли и мать — на машине с красивым синим фонарем. Пока машину заводили, пока разгоняли толпившихся соседей, Ванечка смотрел в маленькое окошко с решеткой. С утра мамка не успела выпить и значит, вполне могла вспомнить про него и помахать рукой, отправляясь в путешествие на край земли, который начинался где-то за их деревней. Она не выглянула, не помахала. Потом приехала другая машина — за ними. Ванечка думал, что их везут к мамке, но их привезли в дом, где жили какие-то очень важные дети — у каждого была своя кровать.

По дороге Ванечка понял, как велик мир. Сколько в нем деревьев, домов и людей. Как разыскать среди них мать, он не знал, только все время вспоминал: вот она гладит его по голове, вот отвешивает подзатыльник, вот замирает и прижимает к себе. Дома он побаивался ее, сторонился, чтобы не попасть под горячую руку, старался быть незаметным: много не говорить, ничего не просить, вообще поменьше существовать. Мать исчезла из его жизни, когда он уже почти приноровился, почти научился правильно жить с ней, чтобы не доставлять хлопот и огорчений. По утрам, когда мамка еще спала, он садился рядом и любовался ею: она была красивая и добрая, просто сама об этом не догадывалась. Он даже сочинил историю о том, что на самом деле их мамка — принцесса, похищенная злой феей из своего королевства, лишенная памяти и коварно оставленная в Больших Березняках пить отравленное зелье и рожать детей. Ванечка внимательно присматривался к заходившим к матери мужикам: кто из них может оказаться принцем, который расколдует принцессу? Но, видимо, фея хорошо заметала следы или принц шел пешком издалека. Сочиненная история так ему понравилась, что он, прокручивая ее в уме так и этак, постепенно уверился в ее истинности, ведь ничто не могло ее опровергнуть. Мамка была еще молодая и еще красивая, особенно по утрам, пока не примет зелья. И бабка сверлила ее, как мачеха Золушку. История матери и выросла из растрепанной книжки про Золушку — единственной прочитанной ему сказки. В детском доме, лежа в собственной отдельной кровати, он тосковал даже по подзатыльникам. Его с братом тогда часто спрашивали о матери, задавали совсем непонятные вопросы о бабке и задерживавшихся в доме не-принцах. Ванечка чувствовал подвох и пускал в ход все свои навыки: замирал, глядел в пустоту, вежливо улыбался. Тетки и дядьки видели перед собой сидящего на стуле мальчика и пытались разговорить его, но ничего не получалось, потому что мальчик переставал существовать. Перед ними стоял пустой стул с мальчиком-невидимкой.