Доктор Кровь

— Quid sum miser tune dicturus, quern patronum rogaturus, cum vix justus sit securus? — Что тогда скажу я, несчастный, кого попрошу в защитники, когда нет справедливости?

— Ты умрешь. И девка твоя — тоже! Вы все умрете, исчадия греха!!!

Кира жалась к моему плечу, беззащитная и решительная, в руке массивный штурмовой пистолет «Хеклер-Кох» USP. С серебряными пулями, конечно. Она прекрасно понимала, впрочем, как и я сам, что длинная очередь в полсотни тяжелых пуль из «томми-гана» перепилит нас обоих пополам. Без вариантов.

— Нет!!! Не смей называть ее так, фанатичная мразь! — в моих венах клокотало холодное бешенство. «Гепард», этот страшный хищник 45-го калибра, был нацелен на врага. Сорок моих серебряных пуль против пятидесяти его. — Пусть я подохну, и даже погибнет Кира, но все равно — тебя на тот свет тоже захвачу, сука!

— Ну, что ж, нет так нет… — тяжелый «томми-ган» жалобно лязгнул об асфальт у ног своего хозяина. Словно обиженный пес, которому незаслуженно досталось от хозяина. — Надеюсь, ты не будешь стрелять в безоружного человека?

Среброволосый шагнул ближе из тени деревьев, утратив, казалось бы, всякий интерес к кровавому противостоянию. Все такой же расслабленный, он вынул серебристо блеснувший портсигар и щелкнул колесиком бензиновой, допотопной зажигалки. Чуть повернувшись к нам боком, он выпустил клуб табачного дыма изо рта.

Эта ситуация все больше напоминала какой-то кровавый гротеск, как на полотнах Иеронима Босха. Протопресвитер Станислав Елецких был таким же кровавым маньяком, как и Черный Носферату! Они не были противоположностями, а всего лишь разными гранями зла. Сначала покрошить в кровавую кашу стольких людей, а потом вот так спокойно стоять и курить…

— Че-ло-века? — у меня в горле пересохло, когда я воспроизвел эту презрительную и леденящую душу интонацию проклятого племени полночных охотников. Бездна, заглянувшая в меня, казалось, сейчас пожрет душу полностью, без остатка. И только биение испуганного сердечка Киры держало разум на грани действительности. Какой бы кошмарной она ни была.

— Надеюсь, ты не будешь стрелять в безоружного человека? — повторил фанатичный инквизитор, аккуратно пуская колечко дыма.

— Я делал вещи и похуже.

Вспышка выстрела сверкнула разящей молнией: в кого попадет — в меня или в Киру? Но я моментально выполнил подсечку, навалившись на девушку. Пули из «Кольта» свистнули над нашими головами.

И тут же ожил крупнокалиберный «Гепард» в моей вытянутой руке. Я стрелял, как обычно, с левой руки, и пистолет-пулемет повело вправо — огненная очередь раскаленного серебра с серебряной же амальгамой в экспансивных пулях выбила каменную крошку из стен. Протопресвитер «охотников» дернулся в сторону, пытаясь избежать смертоносной огненной плети. Двигался он отлично: легко, с той сноровкой, которая говорила об изрядном боевом опыте. Но он был правшой — и это стоило жизни полубезумному инквизитору современности, протопресвитеру Станиславу Елецких.

Он совсем немного не успел — не учел, что я левша. Тяжелые серебряные пули весом 14,8 грамма каждая зацепили правый бок и плечо, а экспансивный эффект серебряной амальгамы буквально вывернул грудную клетку наизнанку. Кровь в страшной ране пузырилась при каждом судорожном вдохе истерзанных, агонизирующих легких, на бледных губах выступила розоватая пена… Медицина, даже моя, нечеловеческая, здесь бессильна.

— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen!

* * *

Кристину мы похоронили на опушке леса, на холме. Она так хотела увидеть рассвет, пусть хотя бы теперь место ее последнего пристанища освещает солнце.

Григорий Панченко был ранен в грудь и руку, но держался. Вдвоем с Кирой мы перевязали его и затащили на заднее сиденье «Лендровера». На удивление, джип завелся, хотя выглядел как после прогулки по Чечне. Мы постарались быстрее покинуть место перестрелки. Трасса была пустынной, однако звуки стрельбы не могли не услышать из окрестных сел. К счастью, мы успели проскочить на своем изрешеченном джипе до того, как район оцепила полиция.

Путь наш лежал в Нижний Новгород. Был там у меня один знакомый военврач в отставке, с помощью которого я намеревался поставить Григория Панченко на ноги.

Рядом сидела Кира, и я чувствовал манящий аромат ее духов. Хотелось верить, что у всех нас начинается новая жизнь.

Я понимаю, почтенная публика, что хеппи-энд — это в какой-то мере пошло. Многие скажут: «Фи — это уже было!»

Но как по мне, то уж лучше я буду улыбаться кривой циничной ухмылочкой, нежели лежать на зеленой лужайке перед замком возле вертолета, пронзенный десятками пуль, под музыку Эннио Морриконе.

Так что лучше — «Happy»…