Доктор Лерн, полубог

Так как на перемену квартиры меня толкал только мой бродяжнический характер, то так же весело отпраздновали расставание с этим особняком, как когда-то праздновали новоселье у его очага, а когда вместе с ликерами пришло шаловливое настроение, то каждый из нас старался придумать выходку почуднее; больше всего изощрялись, по обыкновению, весельчак Жильбер, специалист по парадоксам, Марлотт — этот Трибуле нашего кружка, и Кардальяк, изумительный мистификатор.

Я уж не помню, как это вышло, но через час кто-то потушил электричество в курительной комнате, заявив, что необходимо немедленно заняться спиритизмом, и усадил нас в темноте за круглый столик. Заметьте, что этот кто-то был не Кардальяк, но, может быть, это был его сообщник, если, конечно, допустить, что Кардальяк виноват в том, что произошло дальше.

Итак, мы уселись все ввосьмером, восемь не верующих в тайны мужчин, вокруг несчастного маленького столика, единственная ножка которого внизу опиралась на три планки, а круглая доска сгибалась под тяжестью наших шестнадцати рук, соприкасавшихся друг с другом по всем правилам оккультизма.

Эти правила нам сообщил Марлотт. Когда-то он из любопытства изучал всякую чертовщину, в том числе и вертящиеся столики, но не углублялся в бездну знаний; а так как он обычно исполнял в нашей компании роль шута, то, увидев, с каким авторитетным видом он взялся за ведение сеанса, все охотно подчинились его распоряжениям в ожидании какой-нибудь веселой шутки.

Кардальяк оказался моим соседом с правой стороны. Я услышал, как он подавился от подавленного смеха и закашлялся.

Но стол стал вертеться.

Потом Жильбер начал задавать вопросы и стол, к вящему изумлению Марлотта, ответил сухими потрескиваниями, подобно тому, как трещит всякое сохнущее дерево; по мнению спиритов, эти стуки соответствуют какой-то экзотической азбуке.

Марлотт неуверенным голосом переводил нам ответы стола.

Тогда все стали задавать вопросы, на которые стол отвечал очень разумно. Присутствующие перестали шутить и сделались серьезными: никто не знал, что подумать. Вопросы участились, участились и ответные стуки стола, как мне показалось, ближе к моей правой стороне.

— Кто будет жить в этом доме через год? — спросил тот, кто затеял сеанс.

— Ну, знаете, если вы начнете спрашивать о будущем, — воскликнул Марлотт, — вы услышите в ответ вранье, или стол замолчит.

— Оставьте, пусть спрашивает, — вступился Кардальяк.

Снова задали тот же вопрос:

— Кто будет жить в этом доме через год?

Раздался стук стола.

— Никто, — перевел Марлотт.

— А через два года?

— Николай Вермон.

Этого имени никто не знал.

— Что он будет делать через год в этот же час?.. Отвечай, что он сейчас делает?.. Отвечайте!..

— Он начинает… писать на мне… свои приключения.

— Можете ли вы прочесть, что он пишет?

— Да… и то, что он напишет дальше, тоже.

— Прочтите нам… хоть начало, только начало.

— Утомлен. Алфавит… слишком долго. Дайте пишущую машинку, буду диктовать переписчику.

В темноте раздался удивленный шепот. Я поднялся, принес свою пишущую машинку и поставил ее на стол.

— Это машина системы Ватсона, — простучал стол. — Не хочу такой. Я француз и хочу писать на французской машине. Дайте мне машину системы Дюрана.

— Дюрана, — сказал мой сосед слева разочарованным тоном.

— Разве такая фирма существует? Я о такой и не слыхал.

— Я тоже.

— И я.

— И я.

Мы были очень расстроены этой неудачей; послышался голос Кардальяка, медленно говоривший:

— Я пользуюсь машинами только фирмы Дюрана. Хотите, я ее привезу?

— А сумеете ли вы писать в темноте?

— Я вернусь через четверть часа, — сказал он, не отвечая на наш вопрос, и вышел.

Во всяком случае, при свете зажженной люстры лица оказались куда серьезнее, чем следовало бы. Даже Марлотт как-то потускнел.

Кардальяк вернулся через очень короткий промежуток времени, — можно даже сказать, удивительно короткий. Он сел за стол против своей пишущей машины, снова потушили свет, и стол неожиданно заявил:

— Не нуждаюсь в остальных. Можете разомкнуть цепь. Пишите.

Послышались удары пальцев по клавишам.

— Это необычайно странно, — закричал переписчик-медиум, — это поразительно, мои пальцы двигает кто-то, — это поразительно! Мои пальцы двигаются помимо моей воли.

— Псст, какая ловкая шутка! — прошептал Марлотт.

— Но клянусь вам… клянусь вам… — возразил Кардальяк.

Мы долго сидели и безмолвно слушали эти похожие на телеграфные постукивания, ежеминутно прерываемые звонком, предупреждающим о близости конца строчки, и треском передвигаемых строк. Каждые пять минут мы получали новую страницу.

Мы решили перейти в гостиную и перечитывать вслух страницы по мере того, как Жильбер, получая их от Кардальяка, будет их нам передавать.

79-ю страницу мы читали уже при свете незаметно подкравшегося дня. На этой странице машина перестала писать.

Но то, что мы прочли, оказалось до такой степени увлекательным, что мы умоляли Кардальяка дать нам возможность познакомиться с продолжением.