Доктор Мозг. Записки бредпринимателя

Это был роковой момент в его биографии.

Сказ о том, как черную ворону конвертировали в синюю, и что из этого вышло

«Это исследование морально отвратительно со всех сторон, откуда ни глянь – тут и самонадеянная претензия «исправить» чью-то сексуальную ориентацию, и риск необоснованного хирургического вмешательства в мозг, и грубое насилие над частной жизнью и человеческим достоинством…

Действительно ли пациент В-19 стал гетеросексуалом?.. Когда этот человек был настоящим самим собой – до или после «коррекции»?»

Из статьи под заглавием «Оргазмотрон», 2008 год, автор неизвестен.

– Через девять лет после смерти Хиза, фактически уже в наше время, его все еще так честили?

– Ретроспективный плевок из эпохи политкорректности – отзвук прижизненного оглушительного скандала.

– Неизвестный автор, наверное, относится к той же ориентации, что и В-19.

– Может быть, но не в этом главное. С Вилли и другими пациентами Хиз обращался в духе классической авторитарной психиатрии – и всей медицины, и педагогики, и всей жизни – предшествующих (и еще в немалой мере нынешних) времен. Кредо патриархальной всеведущей правоты: мы, специалисты, знаем, что такое хорошо и что такое плохо, что такое норма и что такое болезнь, – а пациент не знает; мы, взрослые, старшие, умудренные, знаем, что пациенту (ребенку, профану) нужно: как ему правильно чувствовать, правильно мыслить, правильно жить, – а пациент не знает; мы, люди знающие и облеченные официальными полномочиями, берем на себя право и ответственность делать пациента нормальным согласно нашим представлениям о нормальности, невзирая на то, как относится к этому сам пациент.

Тоталитарный дух этот, с его ветхозаветным запалом и затхлым тюремно-лагерным запашком, еще царил в медицине и психиатрии Соединенных Штатов того времени (стоит вспомнить, опять же, «Полет над гнездом кукушки»), и Хиз был одним из его детищ, носителей и выразителей. Но в жизни общественной этому Кощею бессмертному уже противопоставились новые веяния общественного менталитета. Начал набирать силу пафос инакомыслия, несогласия и протеста, нонконформистские движения. На Западе инакие заявили о себе с шестидесятых-семидесятых годов, громко и решительно; у нас, если не считать ранних героев-диссидентов, – со второй половины восьмидесятых, невнятно и робко. Инакие , и радикальнее всех молодые, принялись отстаивать право человека не только на собственное мнение – в демократических обществах это давно стало нормой, хотя в основном лишь декларативной, – но и на собственный образ жизни, на своеобразие, внешнее и внутреннее, на свободу выбора ценностей, на эксцентричность, странности и чудачества, вплоть до права на сумасшествие.

– Нонконформисты – белые вороны, еретики, протестанты, несогласные с властью, несогласные с церковью, несогласные с народом, несогласные ни с кем и ни с чем, кроме истины в собственном понимании, – были всегда и везде. Чаадаев, Джордано Бруно, Сократ, Христос…

– Единичные, малочисленные – да, везде и всегда, но чем все они кончали?.. Из века в век черносерые вороны изгоняли белых из своих стай, гнобили, убивали. Только во второй половине века двадцатого, к семидесятым годам, нонконформизм стал на Западе общественной силой, с которой истеблишмент  – государство и власть с поддерживающим ее черносерым большинством – уже вынуждено считаться, пытается заигрывать и использовать в своих интересах.

Тут вот еще какая любопытная закономерность: собираясь в стаи, белые вороны быстро чернеют, сереют и выделяют из своей среды белых ворон следующих поколений, с той же участью, что у тех, которые еще в стаю не собрались. И так по спирали, поколение за поколением. Белыми воронами зачинались христианство, капитализм, демократия, коммунизм…

– И наука вся, и искусство…