Доктор Мозг. Записки бредпринимателя

Ищущий счастья подобен актеру, играющему своего героя не чтобы жить в его образе и выразить его суть, а только ради зрительских аплодисментов; или музыканту, играющему не чтобы передать красоту и смысл музыки, а чтобы выразить себя. И тот, и другой остаются вне искусства и душевно фальшивят. Тот, кто слышал и видел, как играет один из величайших пианистов мира Гленн Гульд, сразу поймет, о чем речь. Пример абсолютной искренности, абсолютной дисциплины, абсолютной свободы и абсолютного счастья жизни в музыке. Как Гленн Гульд играет, так и жить надо, чтобы счастливым быть.

Царь Гедон и оргазмотрониз чемодана «То ли еще будет»

And by a strange alchemy of brain

His pleasure always turned to pain.

Edgar Allen Poe «Romance»

Буквальный перевод этого эпиграфа из «Романса» Эдгара По: «И странной алхимией мозга его удовольствие всегда превращалось в боль». А художественный и, по-моему, сущностно более верный, мог бы звучать так:

Своевольной алхимией мозга

Сотворялась из розы розга.

Нет пока внятного объяснения, почему самые важные для человечества идеи, новшества, изобретения зачинаются и разрабатываются, как правило, не одним человеком, а параллельно и независимо двумя или несколькими.

Обозначаются запросы, созревают условия. Души и умы самых чутких представителей рода людского, как сверхчувствительные антенны, ловят потребности и возможности, витающие в смысловой атмосфере. А может быть, и Кто-то Незримый, заботясь о надежности воплощения своего замысла, поручает его, на всякий случай, не одному исполнителю?..

Расскажу еще об одном первооткрывателе адско-райского механизма.

– Всмотритесь в лицо этого человека. Как эксперт-физиономист что скажете?..

– Лицо умного и волевого человека. Опытный любитель вкусно пожить, бонвиван-селадон… И какая-то двойственность… Пожалуй, и что-то страшноватое чуется… Холодно-пристальные глаза, в которых прячется то ли жестокость, то ли тоска и отчаяние. Рот несколько хищный. Кажется, в лице этом есть что-то немножко змеиное и волчье, как у Юлия Цезаря…

– Как у слегка потрепанного и постаревшего Цезаря, если бы он, зная, что впереди его ждут полторы дюжины заговорщических ножей, воткнутых в тело, все же решился бы перейти Рубикон, но не решился объявить себя императором.

Нечто подобное в судьбе этого человека и вправду произошло. Рубикон дозволенного в своей профессии перешел. Стрелы и ножи справедливой критики и несправедливой хулы получил – не в физическое тело, но в социальное. Славу в стране и мире обрел минусовую, но, по максиме великого Юлия: «лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме», Цезарем в своей научной деревне остался.

Американский психиатр Роберт Гэлбрет Хиз, многолетний глава отделения психиатрии и неврологии медицинской школы Тулейнского университета в Новом Орлеане. Еще один пионер электродного вторжения в человеческий мозг. Дельгадо на чуток опередил его с первым научным докладом на эту тему, зато Хиз и опыты провел поосновательнее, и дров наломал пострашнее, и претерпел посильнее.

В годы долгого расцвета и сомнительного успеха – стройный, гибкий, высокий, под метр девяносто, точный в движениях, рано поседевший, но бодрый господин. Для широкого круга малознакомых – дистантный и вежливый доктор, ироничный и немного высокомерный; светило науки с солидными связями, а потом со скандально испорченной репутацией. Для узкого круга своих – Долговязый Боб, добрый умница, жизнерадостный любитель вкусно пожить и щедро угостить, обаятельный щеголь и остроумец, энергичный пройдоха, веселый циник.

На самом деле он не был ни тем, ни другим, ни третьим, ни пятидесятым.

Тайный мыслитель с тайной печалью,

себя запечатавший тайной печатью –

– вот кем он был в задумчивом детстве, когда на вид был вяленьким шалопаем, похожим на картофельный отросток, а в подростковости – глистообразным упрямым оболтусом, плохо вписывавшимся в военизированный режим питсбургской школы скаутов.