«Прихвати его с собой», сказал доктор Преториус. «Нам, возможно, потребуется свежая кровь.» Пока мы пробирались по узкой дорожке, проложенной в обвалившемся щебне, он рассказывал мне: «Все сработало очень хорошо. Вы избавили меня от кучи хлопот тем, что принесли кости и доставили самого себя в мои руки. Кстати, еще есть время отречься. Пойдемте теперь со мной, и вашей наградой будет этот мир, а не следующий. Мы совершим такое, о чем люди только мечтали.»
«Думаю, вы уже знаете мой ответ», сказал я.
«Вы в любом случае мне поможете», сказал доктор Преториус, «но было бы гораздо удобнее, и я гораздо более простительно отнесся бы к вторжению ваших друзей, если бы вы оказали мне помощь добровольно. Сюда, пожалуйста.»
В крепко сцементированной каменной кладке стены на дальнем конце озерца было пробито низкое, неровное отверстие. Под прицелом пистолетов прислужников доктора Преториуса Брюнель, Уитерс и я протиснулись в проход, прорытый в земле до грота с низким потолком и каменным полом, освещенного лампами, свисавшими с потолка из перекрывающихся досок, подпираемых лесом толстых балок. В углу кучей валялись лопаты и кирки, вдоль одной стены рядком стояли высокие, размером в хорошую бочку, кувшины из черного стекла, что-то квадратное, высотой до пояса в центре было прикрыто красно-золотым персидским ковром.
Уитерс, крепко схваченный за руку громадной лапой дикаря, дрожал рядом со мной, в то время как Брюнель хладнокровно прошелся по периметру, постучал по опорам и посоветовал доктору Преториусу заклинить их более плотно, пока все строение не рухнуло на него.
Доктор Преториус повернулся ко мне с жадной, ликующей улыбкой: «Он не знает ничего более важного, не так ли? Числа и углы, косинусы, арки и логарифмы, фунты на квадратный дюйм…», он щелкнул своими длинными белыми пальцами, отметая все в сторону. «Мы же с вами знаем, не правда ли, мистер Карлайл, что подобные тривиальные калькуляции при манипуляциях истинной природой мира столь же полезны, сколь и дым. Дело не в том, что важно, а в тех формах, что являются фундаментом самой материи. Управляя этими формами, мы можем управлять нашим миром, а так же миром за пределами нашего.»
Он важной походкой пересек грот, касаясь потолка высокой седой шевелюрой, и провел рукой по верхушке одного из приземистых кувшинов, словно гордая мать, ерошащая волосы любимого ребенка. «Это новая раса детей человека», сказал он, «сформированная моим искусством, и она скоро будет разбужена открытой мною жизненной силой. Раса, способная жить в обоих мирах одновременно и напрямую общаться с ними. Мне и вам пришлось долго обучаться делам живых и мертвых, мистер Карлайл, однако мои создания будут в состоянии делать все, что умеем мы, так же просто, как дышать. И я буду их божеством.»
«Монстры», сказал Уитерс. Под копной рыжих волос лицо его было белее молока.
«Именно так», сказал доктор Преториус. «Новый мир богов и монстров.»
Он шагнул к прямоугольной форме в центре пещеры и откинул ковер, открывая пьедестал, построенный из тяжелых блоков пятнистого известняка и украшенного резьбой с фигурой человека верхом на быке. На пьедестале, как на обеденном столе, лежала знакомая кучка почерневших камней.
«Это алтарь храма солнечного бога Митры», сказал он. «Римские солдаты принесли этот культ в Лондон, и приносили в жертву быков, чтобы отогнать лесной мрак вокруг едва оперившегося города. Они верили, что пролитая кровь быка, убитого Митрой, является той жизненной силой, от которой зарождается любое растение и животное, и поэтому кровь их жертвоприношений зарядила этот алтарь особым могуществом. И по меньшей мере один человек здесь тоже был принесен в жертву. Голову его погребли здесь, а тело завернули в бычью шкуру и бросили в реку Флит. В конце концов, передвигаемое туда сюда в течении многих веков потоками приливов, тело нашло успокоение как раз над трассой жалкого туннелишки мистера Брюнеля. Вы чувствуете его могущество, мистер Карлайл, не так ли? Не отрицайте — я по вашему лицу вижу, что это так.»
Резьба на передней части алтаря была очень похожа на рисунок той пряжки, что мы с Брюнелем нашли со скелетом Ульпиуса Сильвануса. Теперь я видел, что человек не только оседлал быка: под пристальными взглядами двух фигур в длинных одеждах с капюшонами, одна из которых держала свой факел высоко, а другая низко, он запрокидывал голову быка назад левой рукой и перерезал ему горло длинным узким ножом, который держал в правой руке. Вся картина была заключена в круг, в котором собаки, скорпионы, зайцы и фантастические химеры вцеплялись в хвосты друг другу.