Доктор Проктор и его машина времени

Жюльет, потеряв дар речи, смотрела на крохотного парнишку, впустившего их с Лисе в номер. Не только потому, что мальчик — а он не мог быть никем иным, кроме как Булле, знакомым ей по рассказам Виктора, — был меньше, чем она могла себе представить. Вдобавок ко всему он был голый, если не считать полотенца вокруг пояса, и мокрый, с синей прищепкой на носу. Но больше всего она поразилась тому, что он сказал: «Бон жур, мадам», — по-французски это означает: «Добрый день, госпожа». Сказал он это очень естественно, с идеальным французским произношением.

— Жё суи Жюльет Маргарэн, — сказала Жюльет. — Э тю э Булле? — что по-французски значит «Я — Жюльет Маргарин. А ты — Булле?»

— Уи, мадам Жюльет, — сказал Булле с хорошим прононсом, отвесил низкий поклон и широко распахнул дверь.

Жюльет и Лисе проскользнули внутрь, Лисе поспешно заперла дверь, а Жюльет заняла позицию у окна и посмотрела вниз на улицу.

— Гиппопотамы Клише гонятся за нами, — сказала Лисе. — Нам удалось опередить их, но они вскоре будут здесь. Парень, читавший газету в холле, подозрительно похож на Гиппопотама.

— Эскюзе муа?[15] — сказал Булле.

— Потом объясню. Быстро одевайся, надо бежать отсюда.

Булле изобразил из себя маленький мокрый вопросительный знак, покрытый остатками мыльной пены.

— Кё ту ди?[16] — сказал он почему-то в нос.

— Говори по-человечески, нет времени на шуточки, — рассерженно сказала Лисе и сняла прищепку с его носа.

— Подавайте на меня в суд, фрёкен Фурия, но я не понял ни слова из того, что вы сказали, — сказал Булле.

— Чего ты там не понял? — спросила Лисе.

— Ой, теперь я тебя понимаю!

— Давно пора, — пробурчала Лисе, спешно засовывая свои вещи в рюкзак. — Жюльет перевезет нас в другой пансион. Клод Клише и его Гиппопотамы гоняются за ней уже несколько недель. А за пансионом «Пом фри» они особенно следят, потому что Жюльет часто приходила сюда.

— Поэтому я не осмеливалась войти в пансион и навестить вас здесь, — сказала Жюльет. — Я знала, что один Гиппопотам сидит в холле в расчете на то, что я сюда зайду. Поэтому я стояла у ворот на другой стороне улицы и ждала, когда вы выйдете, чтобы с вами связаться. Боюсь, я немного напугала Лисе.

— Не очень, — храбро сказала Лисе. — Поторопись, Булле. Гиппопотам в холле видел нас, вскоре они будут здесь.

— Да-да, дайте мне только сосредоточиться, — сказал Булле, рассматривая одежду, лежавшую на кровати. — Так… сначала штаны, потом башмаки. СНАЧАЛА штаны, ПОТОМ башмаки. Да, так будет правильно.

И он надел штаны. Потом башмаки.

— А носки? — спросила Лисе.

— Вот черт, — сказал Булле, сбросил башмаки и надел носки.

— Послушай, чем ты тут занимался? — спросила Лисе.

— Принимал ванну, — сказал Булле. — И танцевал канкан в «Мулен руж». Одна танцовщица сказала, что я милашка.

— Ага, конечно, — сказала Лисе.

— Это правда, — сказал Булле. — Я погрузился с головой в ванну, а когда вынырнул, то очутился в «Мулен руж». И мне показалось, что дело было ужасно давно, потому что все были одеты по-старомодному.

— Слушай, как тебе не надоедает сочинять всякие истории? — спросила Лисе, застегивая рюкзак.

Она приготовилась уходить.

— И вот стою я там, — рассказывал Булле, — в чем мама родила. Впереди толпа зрителей, по бокам — восемь ужасно красивых танцовщиц канкана. Ну как ты думаешь, было мне стыдно?

Жюльет стояла у окна, наблюдая за улицей, но рассказ Булле рассмешил ее почти до слез.

— Вот я и прыгнул обратно в ванну и нырнул на дно. Задержал дыхание и пожелал вернуться сюда, в комнату пансиона в наши дни. И что же произошло? Когда я вынырнул, то очутился здесь, как будто ничего не было!

— А ничего и не было! — сказала Лисе. — Все было только в твоей странной голове. А вот в реальной жизни произошло очень многое, поэтому поторопись.

Прежде чем положить обратно в рюкзак то немногое, что он успел распаковать, Булле вынул небольшую банку с продырявленной крышкой. И осторожно положил ее в боковой карман.

— Что это еще такое? — сердито спросила Лисе.

— Семиногий перувианский паук-упырь.

— Что? Ты взял его с собой?

Булле пожал плечами.

— Ему было очень одиноко в подвале доктора Проктора. Профессора больше нет, а перувианские приятели далеко, так ведь? Я решил назвать его Перри. Можешь подать на меня в суд, но мы ведь договорились, что можем брать с собой вещи, название которых начинается на «П», правда?

— Ладно, ладно, — простонала Лисе. — А теперь поторопись. И больше не сочиняй никаких историй.

— А я и не сочиняю…

— Не сочиняешь? Как же ты понял, что танцовщица назвала тебя милашкой? Ты что, знаешь французский?

Их прервал спокойный голос Жюльет:

— Ребята, у меня есть для вас одна хорошая и одна плохая новость.

Булле и Лисе повернулись к ней.

— Хорошая та, что Булле не надо торопиться.

А плохая та, что Гиппопотамы окружили пансион и мы больше не можем никуда уйти.

— Ой, — тихо сказала Лисе.

— Ой, — тихо сказал Булле.

— И что нам теперь делать? — сказала Лисе. — Гиппопотамы наполнят наши карманы монетами и бросят нас в Сену.

— Что?! — закричал Булле. — Как это — монетами? Жмоты! Мне нужны большие деньги. Хочу купюрами!