Доктор Самты Клаус

— Каких, каких наук? — не поняла его последние слова Дулечка. Впрочем, из всех других слов до нее дошло только то, что ей предлагают сделать что-то, отправившись куда-то.

— Технических, — машинально повторил Лэм, все еще осененный своей гениальной идеей. Чем черт не шутит, когда господь почивает? Вдруг и найдется благородный человек, способный составить счастье его дочери. Тем более, у пришельцев много самогона. А, как говорится, не бывает глупых женщин, бывает мало закуски к банановой водке.

— А кого ты возьмешь на мое место? — ревниво спросила приемного отца Дулечка.

— Есть там одна штучка! — Лэм невольно вспомнил о свалившейся на остров беременной женщине. Днем раньше, днем позже, все равно этим кончится, и на его попечении окажется очередной младенец. — Но ты не беспокойся, я не позволю ей играть с твоими Барби и Кеном.

Дулечка удовлетворенно кивнула, и уставилась прозрачными голубыми глазами в потолок. Она уже прикидывала количество розовых платьев, которое нужно взять с собой, чтобы не ходить совсем голой. В ее розовой головке сама собой возникла цифра 192. Сколько это получалось в платьях, Дулечка не имела понятия. Поэтому решила на всякий случай взять с собой весь гардероб.

Спровадив подальше доченьку, ПД вновь склонился над расшифрованным донесением. От перевода с нижнепольского диалекта послание не стало яснее. Наоборот, чем дольше Лэм думал над ним, тем больше начинал сомневаться во вменяемости лица, его передавшего. То есть, в здравом уме Оксфорда Кембриевича Пфуя, поселкового мясника.

Поэтому Лэму Бенсону оставалось только одно. Отправиться за помощью и советом в Известное Место. Что он и намеревался исполнить немедленно.

О том, что происходило в лагере Второй Упавшей Части в то самое время, когда ПД морочил себе мозговое вещество нижнепольским диалектом.

Доктор Клаус предавался целебным солнечным ваннам, развалившись на белом песочке, сплошь покрывавшем берег голубой лагуны. Рядом с ним лечебную процедуру принимали железная суковатая палка и спасенная куртка-косуха. Голова его покоилась на коленях мисс Авас, преданно и влюблено смотревшей на доктора и опасливо на его верную палку. Обе ноги, хромую и здоровую, доктор уютно разложил на толстом животе задремавшего Пита Херши. Возле томно храпевшего индейца сидел по-турецки Чак с пейсами и уныло процеживал брагу.

Так прошло четыре часа. Солнце дошло до зенита, а брага до кондиции. Все бы оно и было ничего, если бы Чак не вспомнил неожиданно свое концертное прошлое и рекламное настоящее, не посмотрел на себя со стороны, и не понял, что последние три дня он по скользкой дорожке катится в аморальное будущее. Он попробовал брагу, заколдобился, плюнул и сказал:

— А не довольно ли нам предаваться блуду? … То есть, я хотел сказать, безделью. И не пора ли нам взять на себя ответственность за доверившихся нам людей?

— Кто это нам доверился? — Самты недовольно открыл один глаз. Мисс Авас, угадывая его желания, приоткрыла доктору второй. — Лично мне никто никогда не доверялся. Даже начальник тюрьмы, когда я хотел вырезать ему острый аппендицит.

— Лично я очень даже тебе доверяю, — лучезарно улыбнулась сверху мисс Авас и благоговейно поцеловала рукав куртки-косухи. Суковатую железную палку она все же целовать побоялась. — И что же стало с твоим начальником?

— Известно что. Помер! — ехидно и с торжеством ухмыльнулся Самты.

— От аппендицита!? — всплеснула руками мисс Авас, и на щеке ее блеснула слезинка.

— Нет, от удушения. Подавился сливовой косточкой. Но аппендицит я все равно ему вырезал. При вскрытии, конечно, — ответил Самты и заерзал на песке. В трусы к нему некстати забралась улитка.

— Все равно. Наш долг позаботиться о несчастных людях, попавших в беду, — настойчиво произнес Чак с пейсами. Просто так сидеть ему было скучно.

Самты сделал знак мисс Авас, чтобы приподняла его голову со своих колен, и огляделся по сторонам. Никаких несчастных людей он нигде не увидел, но спорить с Чаком ему было лень.

— Хорошо. И что ты теперь предлагаешь мне делать? Кур доить? — В последнем его вопросе не было ничего необычного. Именно эти слова доктор Клаус произносил всякий раз, когда его ловили на недостаче в больничной кассе взаимопомощи.

— Я предлагаю пойти и посмотреть, что здесь к чему. Нельзя же вечно водку пьянствовать, — нравоучительно ответил ему Чак и затряс пейсами. — Вдруг что полезное найдется. К тому же, я должен позаботиться о Кларе Захаровне.

Кларой Захаровной как раз и звали беременную женщину, которой предстояло поменяться местами с розовой доченькой ПД. Интерес к ней со стороны Чака с пейсами был вовсе не праздный. А все оттого, что покойных муж Клары Захаровны при жизни владел большим рекламным агентством «Кубрик Рубика», которое теперь переходило в полную собственность его беременной вдовы. Потому как покойный господин Рубик был в числе тех, кто поплыл с песнями в открытое море, но так и не вернулся назад. В общем, утоп в пучине.