Доктор Сергеев

— Благодарю вас, товарищи, за доверие… — сказал взволнованный Костя. — Приложу все силы, чтобы оправдать его.

Через десять минут хирургический блок отправился в путь.

В поле разыгрался буран. Все дороги скрылись под метровым слоем снега. Большие сугробы рыхлыми баррикадами преграждали путь, и машины одна за другой застревали, словно въезжали в большие кипы ваты и запутывались в них. Колонна с трудом продвигалась и наконец остановилась совсем, но маршрут был рассчитан до одной минуты.

Что было делать?

Машины, глухо содрогаясь, тщетно пытались сдвинуться с места. Колеса, кружась, буксовали на заснеженных буграх.

Тогда у головной машины появился комиссар Фролов.

— Все-ех сюда-а-а!!! — кричал он, стоя на крыше кареты и складывая руки в рупор. — Все-ех сюда-а-а!!!

— Всех сюда-а-а!!! — передавал дальше по колонне Бушуев.

Шоферы, врачи, сестры, санитары быстро сбегались к головной машине и, упираясь в снег, толкали ее вперед.

— Над-д-а-ай, над-д-а-а-ай!!! — натужно кричал незнакомым голосом Фролов, и люди, «наддав», толкали машину через сугроб, и она шла дальше. Тогда все быстро бежали к другой, начинали все сначала.

Ветер завывал, падал откуда-то с высоты, поднимался, отлетал в стороны и снова возвращался, неся с собой тучи колючего снега. Темнота смягчалась белизной наметенных снежных полей, едва видимых сквозь вертящийся туман. Крики людей уносились вместе с ветром и, словно приглушенное эхо, возвращались. В страшном бело-черном вертящемся хаосе, казалось, нельзя разобрать — где земля, где небо, откуда колонна пришла, куда идет.

Но люди упрямо искали путь. Лопатами, метлами нащупывали дорогу, вытаскивали машины и двигались дальше, снова застревали и снова упорно, настойчиво продвигались вперед.

Костя вместе с комиссаром, с Соколовым, Трофимовым и другими перебегал от машины к машине, впрягался в лямку, толкал, кричал «наддай», «еще разок». Его заражал своей силой и подъемом худой и бледный Фролов.

Но чем больше препятствий одолевали, тем больше их возникало впереди, и конца им не было видно. И вот, в ту минуту, когда всех охватила страшная усталость и многие, разгоряченные, обдуваемые ледяным ветром, забрались внутрь машин, и, казалось, колонна надолго застыла в снегах и буране, — где-то далеко впереди вспыхнула желто-багровая зарница, и через мгновение глухо ухнул короткий гром. Вслед за первыми вспышками возникли другие, и дробные раскаты слились в единый протяжный гул.

Тогда у головной машины снова раздался пронзительный крик засыпанного снегом, похожего на белую гипсовую фигуру Фролова, заревел автомобильный сигнал. Снова сбежались люди.

— Слышите?!.. Началось!.. — Фролов напрягал до предела охрипший голос. — Нам надо уже быть на месте, а мы еще здесь!!!

Костя видел, как комиссар снял с себя полушубок и бросил под колеса машины мехом вверх. И сразу же то же самое сделал и Костя, а за ним и все остальные сняли с себя полушубки и бросили под колеса машин. Машины рванули и пошли, и каждый раз, когда они снова застревали, Фролов первым выскакивал из своей машины, напряженно кричал, швырял под колеса свой полушубок, за ним это делали остальные, и колонна снова двигалась вперед.

К назначенному часу колонна была на месте.

Операционная разворачивалась в тот момент, когда из вступивших в бой подразделений начали подвозить первых раненых. В небольшой уцелевшей избе за своим столом стоял в свежем халате, с засученными рукавами, в резиновых перчатках, с марлевой маской на лице тихий Соколов и, как всегда спокойно, отдавал распоряжения. Рядом, почти вплотную, прижался стол Кости, и чуть в стороне, припертый в угол, приготовился к работе Трофимов.

Бушуев, как всегда бодрый, вышучивал строгие хирургические правила, особенно, когда они, в силу походных условий, невольно нарушались.

— Неправильно столы поставили… Ай-ай-ай… — добродушно язвил он. — Как же так? А? «Тесно»… «Как селедки в бочке»… А ничего, все идет по всем правилам. В тесноте, да не в обиде. Вот приедем в Ленинград, в настоящую больницу, там будет и асептика и антисептика. Там все будет «по-стерильному»…

— А ты зачем вчера царапину на своем пальчике йодом заливал? — разоблачала его тайную приверженность к науке Надежда Алексеевна.

— А это я для вас, чтобы, значит, в образцовом санбате все было честь-честью. Я тут, около вас, вроде как интеллигентом стал. А люди в крайнем случае обходятся и без этого. В хозяйстве оттяпает себе топором полпальца, паутинкой дырку прикроет и дует дальше… И ничего, не помирает… Только кушать больше просит…

Стали вносить первых раненых, и Бушуев, поднимая их с носилок и укладывая на стол, сразу переключил на них свое внимание. У него выработалась манера разговаривать с любым раненым как с больным ребенком.

— Ну что? — как-то особенно мягко спрашивал он. — Хвораешь, дружок? Ничего, тут доктора — первый сорт. Я был похуже тебя, а теперь, видишь, быка свалю.

Он старался отвлечь раненого от страданий, шуткой вызвать улыбку.