Доктор Сергеев

Костя вдруг всем нутром ощутил, что он действительно военный, что он действительно сражается, иначе ведь он не получил бы боевых орденов! И это сознание наполнило его глубочайшим удовлетворением, гордостью, тем особенным чувством, которое может испытать человек, получивший высокую награду за дело, идущее из тайников самых сокровенных его мыслей. И то, что о его работе знают, следят за ней, ценят его, — волновало и трогало.

Но внешне Костя выглядел, как всегда, спокойно, даже немного сурово, и только глаза выражали озабоченность. Его томило сожаление, что Надежды Алексеевны больше нет, что некому вручить ее Красную Звезду.

— Вот, дорогой Бушуев, — грустно сказал он уральцу, — мы с вами получили ордена, а бедная наша Надежда Алексеевна не дождалась…

— Очень мне ее жалко, — так же печально отвечал Бушуев. — Так жалко, что и сказать невозможно. Будто родную дочь или сестру потеряли. Ну, да что ж делать, все под пулей ходим.

Михаилов, несмотря на густую темноту раннего зимнего вечера, вскоре уехал.

А уже на рассвете в санбат пришел его приказ о срочной посылке хирургической бригады на помощь соседнему санбату, пострадавшему от артиллерийского обстрела.

Выехали Костя, Трофимов, Шурочка, Бушуев, еще несколько сестер и санитаров.

По дороге, пропуская встречный транспорт, бригада остановилась, и Костя узнал от знакомого врача, сопровождающего раненых, что санбат, несмотря на быстроту передвижки и умелое рассредоточение, подвергся сильному обстрелу и потерял много людей. Михайлов, прибывший в разгар обстрела, лично руководит санбатом.

— И, кроме того, эдак, знаете, залихватски сбросил с себя полушубок, надел халат, — восторженно рассказывал молодой врач, — и оперирует. И как оперирует! Надо своими глазами видеть, чтобы оценить!

Приближаясь к месту назначения, Костя издали увидел круглые дымки, услышал частые разрывы больших и малых снарядов. Они ложились где-то вблизи расположения санбата, указанного у Кости на карте, а может быть, попадали и в самый санбат.

— Здесь не иначе как сволочь какая-нибудь сигнализирует специально о госпитале, — вглядываясь вдаль, говорил Бушуев. — Подумать только: три раза передвигались в разные стороны, а он обратно нащупывает! А далече отсюда уходить нельзя! Вперед надо продвигаться!

Бушуев был прав. Наши части, разбивая и отбрасывая врага, шли вперед, и санбат, в который сейчас прибыл Костя, должен был неотступно идти за своей дивизией. Обстрел помешал нормальной работе санбата, и он под огнем, не прекращая деятельности, срочно перешел на запасную площадку. Но едва он расположился, как снова попал под огонь, потерял часть персонала и принужден был в третий раз переменить место.

Теперь он стоял в густом лесу, укрывшись за высокими снежными наметами. Белые палатки сортировочной, стерилизационной, хирургической и других отделений сливались с бесконечной массой снега, и, казалось, здесь их никто не обнаружит и санбат доведет свою работу до конца. Но в ту минуту, когда Костя со своей бригадой подъезжал к санбату, снаряды, ложившиеся до сих пор то слева, то справа, делавшие то недолет, то перелет, вдруг, точно нащупав цель, полетели один за другим прямо в середину расположения. И Костя, пробираясь с людьми узенькой тропинкой между деревьями, увидел знакомую картину — взлетавшие над лесом черные облака дыма, какие-то странные предметы, похожие на протезы, большие белые полотнища, словно гигантские хлопья снега, кружащиеся в воздухе и медленно плывущие вниз.

— Я ж говорил, — гневно повторил Бушуев, — видите, не в бровь, а в глаз. Кто-то показывает…

И он оборачивался во все стороны, вглядывался, точно был глубоко убежден, что виновник здесь близко.

Они быстро выбрались к площадке и сразу же увидели разорванные палатки, опрокинутые, разбитые столы и койки, сваленные деревья, бегущих в разные стороны людей. Очень близко шумели заведенные машины, испуганно ржали лошади. Одна из них, оторвавшись от упряжки, пронеслась мимо Кости, и окровавленные внутренности, выпадая из раны, волочились по снегу, оставляя ярко-красную полосу. Большой, расширенный от ужаса глаз с огненными прожилками смотрел с недоумением и укоризной.

Перевязанные раненые, санитары с носилками, узкие двуколки, машины уходили в глубину леса, и только люди в белых халатах оставались на местах — в палатках, возле них, просто на снегу за высокими сугробами, в наскоро вырытых землянках — и продолжали делать свое дело. И транспорт так же деловито подвозил с передовой новых раненых. Сортировочная их принимала, распределяла, направляла к соответствующей палатке, их перевязывали или оперировали и эвакуировали в тыл.

Работа шла безостановочно, только следы разрушений говорили о недавно упавших сюда снарядах.

— Как пройти к командиру? — спросил Костя встречного санитара.

— Командир приказал долго жить… — ответил тот просто. — Пройдите вон в ту палатку, там хирург армии Михайлов.

Костя быстро прошел к Михайлову и, накинув на себя халат, еще с порога, вытянувшись, доложил:

— Военврач третьего ранга Сергеев с бригадой явился в ваше распоряжение.