Дэн закинул сумку на плечо и неспешным шагом двинулся на север. У кованого забора он остановился посмотреть на ветшающий викторианский особняк, зажатый с двух сторон более новыми кирпичными зданиями. С особняком они соединялись крытыми галереями. Слева на крыше возвышалась башенка, а справа — нет, отчего дом выглядел немного скособоченным, что Дэну даже понравилось. Как будто старая дама говорила: «Ну да, отвалился от меня кусок. Ну и черт с ним. Когда-нибудь это случится и с тобой». Дэн начал улыбаться. Потом его улыбка угасла.
Из окна комнаты в башенке на него смотрел Тони. Увидев, что Дэн взглянул наверх, мальчик помахал ему рукой. Тот же скупой жест, памятный Дэну со времен собственного детства, когда Тони приходил часто. Дэн зажмурился, потом открыл глаза. Тони исчез. Да его и не было никогда, как он мог там оказаться? Окно было заколочено.
На лужайке табличка с золотыми буквами на зеленом фоне в тон самому зданию извещала, что это «Дом Хелен Ривингтон».
У них есть кошка, подумал Дэн. Серая, зовут Одри.
Это оказалось и так, и не так. Не кошка, а серый кастрированный кот, и его звали не Одри.
Дэн долго смотрел на табличку — пока не разошлись облака и на нее не упал солнечный луч, совсем как в Библии, — а потом пошел дальше. Хотя солнце теперь светило достаточно ярко, чтобы хромированные части нескольких машин, вкривь и вкось припаркованных у «Олимпии Спортс» и «Фреш Дэй Спа», отражали солнечные зайчики, снег по-прежнему кружился в воздухе, что напомнило Дэну мамины слова, сказанные в такую же погоду давным-давно, еще в Вермонте: «Дьявол бьет свою жену».
Примерно через пару кварталов от хосписа Дэн снова остановился. Напротив мэрии находился общественный центр Фрейзера. Лужайка в пару акров, уже начинавшая зеленеть, эстрада, поле для софтбола, асфальтированная баскетбольная площадка с одним щитом, столы для пикника и даже лужайка для гольфа. Все это было очень мило, но Дэна заинтересовала табличка с надписью: «Посетите Минитаун — „маленькое чудо“ Фрейзера — и прокатитесь по Минитаунской железной дороге».
Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы увидеть, что Минитаун был мини-копией Крэнмор-авеню. Вот методистская церковь, мимо которой уже проходил Дэн, ее шпиль пронзает воздух на высоте семи футов; вот кинотеатр «Мьюзик Бокс»; «Мороженое Спондуликса»; книжный магазин «Маунтин Букс»; «Рубашки и проч.»; Фрейзерская галерея («Наша специализация — гравюры»). А вот и точная миниатюрная копия «Дома Хелен Ривингтон», высотой человеку по пояс, хотя и без боковых пристроек. Наверное, потому, решил Дэн, что они выглядят уродливыми обрубками, особенно по сравнению с центральной частью.
За Минитауном был миниатюрный поезд с надписью «Минитаунская железная дорога» на вагончиках, явно рассчитанных на самых маленьких. Из трубы ярко-красного паровозика размером не больше мотоцикла «Хонда-Голд-Уинг» шел дым. До Дэна донесся рокот дизельного движка. На боку паровозика старомодными золотистыми буквами было выведено: «Хелен Ривингтон». Покровительница города, предположил Дэн. Наверняка где-то во Фрейзере есть и улица ее имени.
Некоторое время он оставался на месте, хотя солнце уже опять зашло за тучу, и на улице похолодало настолько, что изо рта шел пар. В детстве Дэн постоянно мечтал об игрушечной железной дороге, но так ее и не получил. И вот здесь, в Минитауне, нашел великанскую версию игрушки, в которую влюбился бы ребенок любого возраста.
Дэн перекинул сумку на другое плечо и перешел улицу. Снова услышать — и увидеть — Тони было неприятно, но теперь он был рад, что остановился здесь. Может быть, это действительно то самое место, которое он искал, место, где он сможет наконец-то выбраться из опасной кривой колеи, в которую свернула его жизнь.
«Куда бы ты ни пошел, от себя не убежишь».
Дэн запихнул эту мысль в воображаемый шкаф. Это у него получалось неплохо. Шкаф был набит самыми разнообразными вещами.
С обеих сторон паровозик был прикрыт обтекателем, но Дэн углядел под одним из свесов крыши Минитаунской станции табуретку, притащил и залез на нее. В кабине машиниста было два покрытых овчиной сиденья. Дэну подумалось, что их вытащили из автомобиля пятидесятых годов. Сама кабина и панель управления также напоминали автомобильные, за исключением старомодного зигзагообразного рычага, торчащего из пола. Схемы переключения передач не было; фабричный набалдашник заменял ухмыляющийся череп в бандане, которая от прикосновений многих рук за все годы вылиняла из красной до нежно-розовой. Верхняя часть руля была обрезана, а оставшаяся походила скорее на штурвал легкого самолета. На «торпеде» черными полустершимися, но все еще читаемыми буквами было написано: «Ограничение скорости — 40».
— Нравится? — спросил из-за спины чей-то голос.