Доктор Торн

Благодаря необыкновенной сдержанности Мэри удалось охладить пыл поклонника. Теперь предстояла задача более сложная: успокоиться самой. Как правило, молодые леди в той же степени подвластны бурным чувствам, что и молодые джентльмены. Фрэнк Грешем был красив, обходителен, умен, добр и благороден, а как сын мистера Грешема из Грешемсбери, еще и настоящий джентльмен, так что Мэри выросла с любовью в сердце и восхищением в глазах. Если бы, не приведи господь, с Фрэнком что-нибудь приключилось, она бы горько плакала, как о брате, поэтому не следует даже предполагать, что, когда младший мистер Грешем признался в любви, она выслушала это с полным равнодушием.

Возможно, признание прозвучало не столь безупречно, как бы того хотелось: ребячество Фрэнка не позволило Мэри принять его слова всерьез и задуматься над их смыслом. Его бессвязные восклицания: «Да? Нет? Да или нет?» – не похожи на поэтические излияния вдохновленного любовью поклонника. И все же сбивчивый монолог не был лишен искренности, а потому не звучал отталкивающе, и гнев Мэри – гнев? Нет, скорее вулкан чувств – вряд ли стал результатом неудачно выбранного стиля изложения.

Мы склонны полагать, что сердечные дела далеко не всегда обсуждаются простыми смертными в той поэтично-страстной фразеологии, которая считается уместной для описания любовных сцен. Автор не может убедительно передать то, чего никогда не видел и не слышал, но конкретные слова и действия во время одной такой сцены сохранились в его памяти. Эти двое были ни в коем случае не плебейского происхождения и не ниже общепринятого стандарта благородного рождения и воспитания. Красивые молодые люди жили среди образованных, далеко не глупых родственников, были вежливы и обходительны, так что жизненно важный разговор прошел в соответствующем ключе. Страстная сцена разыгралась осенью на морском берегу, во время про-гулки.

– Итак, мисс, суть дела заключается вот в чем: я здесь, и вы вольны принять меня или отвергнуть, – заявил джентльмен.

– Конечно, я знаю, что все это глупости, – царапая зонтиком канавку в песке, чтобы соленая вода могла стечь из одной ямки в другую, ответила леди.

– Глупости? Ради всего святого, это вовсе не глупости! Право, Джейн, вот он я. Во всяком случае, вы можете что-нибудь сказать, – возразил джентльмен.

– Да, пожалуй, могу.

– Итак, что же? Принимаете меня или отвергаете?

– Ну, не могу сказать наверняка, что намерена вам отказать, – очень медленно, едва слышно, в то же самое время расширяя границы инженерных работ, ответила леди.

Таким образом, все решилось: решилось в высшей степени прилично и к всеобщему удовлетворению. Впоследствии и леди, и джентльмен подумали – если вообще дали себе труд подумать, – что важнейший и счастливейший миг жизни был овеян поэзией, призванной освящать минуты высшего счастья.

Должным образом усмирив Фрэнка, чье предложение любви в данный период жизни звучало абсурдно, Мэри сочла необходимым усмирить и себя тоже. Разве существует на земле счастье более полное, чем обладание любовью великолепного мужчины, если бы обладание принадлежало ей по праву? Разве живет на свете кто-то более достойный обожания, чем тот, кто непременно вырастет из этого мальчика? И разве она не любит его уже сейчас, не дожидаясь неведомых перемен? Разве не чувствует, что и в нем, и в ней самой присутствует нечто такое, что способно связать две жизни в одну? До чего же было бы чудесно стать сестрой милой Беатрис, дочерью доброго сквайра и неотъемлемой частью Грешемсбери!

Такие мысли порой приходили в голову мисс Торн, и, хоть не могла запретить им вольно парить, Мэри ни на секунду не подумала принять предложение Фрэнка всерьез: он до сих пор оставался мальчиком. Прежде чем обустроиться на постоянном месте, ему предстояло повидать мир, а прежде чем жениться, набраться опыта и не раз изменить мнение о женщинах. Более того, пусть она и прохладно относилась к леди Арабелле, но чувствовала, что должна быть благодарна хозяйке дома если не за доброту, то хотя бы за терпение, и не сомневалась, что поступит дурно – общество сочтет поступок дурным, – если попытается воспользоваться признанием в собственных интересах.

Ничуть не сомневаясь, Мэри даже на мгновение не сочла возможным стать миссис Грешем только потому, что Фрэнк предложил руку и сердце, и все же не могла не думать о том, что произошло, – думать, возможно, намного больше, чем сам Фрэнк.

Пару дней спустя, вечером накануне дня рождения Фрэнка, прогуливаясь с дядюшкой по саду, Мэри решила спросить, какой предмет изучения следовало бы выбрать, если бы происхождение позволило стать женой кого-то вроде Фрэнка Грешема. Летними вечерами, когда доктор Торн оставался дома, они любили выйти вдвоем в сад. Случалось это нечасто, поскольку рабочее время доктора значительно превышало общепринятые среди профессионалов часы между завтраком и обедом, но те минуты, которые они проводили вместе, доктор считал, возможно, самыми счастливыми в жизни.

– Дядюшка, что ты думаешь о предстоящем замужестве мисс Грешем? – после недолгого молчания спросила Мэри.