Доктор Вишневская. Клинический случай

— Свести тебя с Белкиным? — полуспросила — полупредложила Анна. — Мне это нетрудно.

Это было совсем нетрудно, потому что Аркадий Вениаминович никогда не играл в недоступность, тем более с коллегами.

— Не нужно, — отказался Парфенов. — Белкин — битая карта, от которой надо поскорее избавиться.

Около минуты Анна осмысливала услышанное. Белкин? Это Белкин — битая карта? Это Белкин — битая карта, от которой надо поскорее избавиться? Аркадий Вениаминович?

— Дело нелегкое, но перспективное, — так и не дождавшись ответа, сказал Панферов. — Новый заведующий был бы признателен тебе за помощь.

— А новый заведующий — это ты? — вырвалось у Анны.

Глупость, конечно, спросила. Ну какой из Панферова заведующий кафедрой? Ему для начала надо защитить докторскую, хотя бы годик проходить в профессорах, а потом уже замахиваться на заведование. Только замахиваться, а не становиться.

— Ну что ты? — польщенно улыбнулся Панферов. — Нет. конечно. Заведовать будет Снопков, Борис Георгиевич, заместитель…

— Знаю, — кивнула Анна, — заместитель директора института микробиологии.

— Он самый.

— А ты при нем кто? — поинтересовалась Анна, стараясь скрыть волнение.

— Будущий доцент с прицелом на профессорство. Хочешь вместе со мной?

Панферов протянул Анне правую руку ладонью кверху, словно приглашая скрепить союз рукопожатием. Анна притворилась, что не заметила руки, несмотря на то, что та была у нее, что называется, «под носом».

— И чего же вы со Снопковым от меня ждете? — спросила Анна, чувствуя, как вскипает внутри благородная, именно что — благородная, ярость. — Какого рода помощь вам от меня нужна?

— Помощь нужна существенная. Ты сама прекрасно понимаешь, что Белкина просто так уйти не заставишь. Нужен веский повод, лучше — несколько. Тебе, как сотруднику кафедры, все ваши грехи видны изнутри, значит, тебе и карты в руки, — не получив от Анны отпора, вероятность которого он явно не исключал, Панферов воспрянул духом, просветлел лицом, заблестел глазами и заговорил гладко, не сбиваясь; причем в голосе его зазвучал командный металл. — Ты собираешь весь компромат, который только сможешь найти, и передаешь его мне, а мы с Борисгеоргиевичем…

Мы с Борисгеоргиевичем! Ужас, летящий на крыльях ночного мрака. Мы с Борисгеоргиевичем! Панферов — одно крыло, а Борисгеоргиевич — другое. Взмахнули и полетели. Курлы-курлы! «Ёклмн», оно же — «прцт»! А кто-то кружевное белье нацепил… Вот дура, так всем дурам дура! Совсем уж того… дошла в своем воздержании до ручки, романтики ей захотелось. Да уж лучше с Виньковым, хоть от него и тошнит, чем с этим белокурым уродом, корчащим из себя бестию! Мы с Борисгеоргиевичем — опаньки!

— …распорядимся материалом с наибольшей пользой. Втопчем Белкина в грязь, так, чтобы он уже не поднялся.

— А разве так можно, Миша? — упавшим голосом спросила Анна. — Незнакомого человека, который не сделал тебе ничего плохого, — и в грязь?

— Так нужно! — сверкнул глазами Панферов. — Только так и нужно! Бить — так сплеча и наповал!

— Но…

— Никаких но, Анюта! — Панферов ободряюще похлопал Анну по плечу, легко похлопал, можно сказать — погладил. — Это жизнь, детка! Твой Белкин виноват тем, что Борисгеоргиевичу хочется занять его место. Помнишь, как у Крылова: «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать»…

Вообще-то Анна намеревалась узнать, каким это образом Панферов, живя в Новосибирске, снюхался со своим ненаглядным Борисгеоргиевичем. Любопытно было. Но услышав покровительственно-простецкое «Анюта», да еще в сочетании с фамильярными прикосновениями, она дала волю переполнявшей ее ярости.

И как дала! Вскочила, развернулась, размахнулась и, подкрепляя движение руки поворотом корпуса, залепила Панферову замечательнейшую оплеуху, которую было слышно небось и на Трубной площади. Правда, Панферов, собака, все же усидел на месте, не свалился со скамейки.

— Извини! Ты учил сплеча и наповал! — орала ему в лицо Анна. — Наповал не получилось! Повторять не хочу! Рук марать!

Ладонь жгло, словно огнем. Душу тоже. Дышалось как-то тяжеловато, руки заметно дрожали. Хотелось рвать, метать, топтать и размазывать. Ну и кричать, разумеется. Громко-громко.

— Анюта?! Я тебе не Анюта! Сукин ты сын! И Григорий Борисыч твой тоже! У-y, тварь! Вербовать меня решил?! А я-то думала! Приятный вечер! Сэнк ю вери мач, факинг джерк!

Последняя фраза на инглише закатилась в подсознание из какого-то голливудского фильма и вот, пришлась вполне к месту.

Если бы «факинг джерк» попробовал бы что-то вякнуть или, того хуже, — пустить в ход свои холеные грабли, он бы стопудово огреб бы еще. Возможно, не только оплеух, но и пинков. Но Панферов, подобно кузнечику из детской песенки, никак не ожидавший, такого вот завершения вербовочной встречи, застыл на скамейке с полуоткрытым ртом и безвольно опущенными руками. Только глазами зыркал туда-сюда. То ли искал кого-то, чтобы помогли, оттащили прочь бесновавшуюся Анну, то ли не хотел позориться при свидетелях.

— Чтобы больше — никогда-никогда! — предупредила Анна, размахивая рукой перед лицом Панферова. — А то!!!