Доктор Захарьин. Pro et contra

Ещё в 1839 году маркиз де Кюстин подметил: «В России ничто не называется точным словом; любое сообщение здесь – обман, которого следует тщательно остерегаться».52 У каждого умудрённого долгой службой российского чиновника, тем более у многоопытного университетского начальства, этот тезис никаких сомнений не вызывал. Раз сам начальник всех пехотных резервов и запасных войск Армии лично обратился к московскому военному генерал-губернатору по столь ничтожному поводу, как временное трудоустройство молодого ассистента университетской клиники, значит, оный до сих пор себя ничем особенным не проявивший врач обзавёлся весьма влиятельным покровителем.

2.3. Главный доктор Московского военного госпиталя В.В. Пеликан.

Относительно родственных отношений Захарьина университетская администрация обладала сведениями вполне достаточными, чтобы вычислить, кто именно и перед кем мог ходатайствовать за ожидавшего увольнения ассистента факультетской клиники. Прочными и многочисленными связями в закрытом для посторонних военном ведомстве обладал один лишь сердобольный доктор Венедикт Гейман, питавший симпатию к одарённому племяннику. Вполне возможно, что Венедикт Гейман позволил себе обеспокоить настойчивыми хлопотами мужа своей старшей сестры, тогда ещё генерал-лейтенанта Патона, назначенного с 1853 года «присутствовать в Сенате с оставлением по армии». Но запросто обратиться к начальнику всех пехотных резервов и запасных войск Армии только ради того, чтобы помочь безвестному московскому лекарю, – на такое был способен лишь один давний знакомый доктора Геймана, тайный советник Венцеслав Пеликан.

Потомок литовских дворян, уроженец города Слонима (одного из центров еврейской оседлости) Гродненской губернии, Пеликан с 1817 года работал ординарным профессором кафедры теоретической и практической хирургии медицинского факультета Виленского университета, где учился будущий доктор Гейман. В 1838 году Пеликан стал главным врачом Московского военного госпиталя, и с его благословения доктор Гейман поступил на штатную врачебную должность в этом учреждении. Через восемь лет карьера Пеликана круто взмыла вверх: его назначили директором Медицинского Департамента Военного Министерства. С 1851 года он исполнял кроме того (по совместительству, как выражались в последующем) обязанности президента Медико-хирургической академии, а с 1854 года ещё и председателя Военно-медицинского учёного Комитета. Как писал один из биографов Пеликана, «его государственный ум, глубокая проницательность и испытанная честность сразу заставляли признать в нем, со стороны одних, мудрого и честного советника и исполнителя, а со стороны других – опытного наставника и руководителя».53 Ни один войсковой, да, наверное, и гражданский, начальник не взял бы на себя смелость хоть в чем-нибудь отказать персоне столь высокого ранга.

Крайне озадаченный сложившейся ситуацией, ректор Московского университета задумал на всякий случай поощрить Захарьина, чтобы тем самым ненароком потрафить его вельможному патрону (как говорил тот же маркиз де Кюстин, «в этой империи насилия страх оправдывает всё», а «угодничество – промысел не хуже других»). О своём намерении ректор доложил попечителю Московского учебного округа. Помощник последнего, в свою очередь, 28 февраля 1855 года проинформировал министра народного просвещения о столь беспрецедентном по отношению к ассистентам предстательстве:

«Ректор Московского Университета, основываясь на засвидетельствовании Директора Терапевтического Отделения Факультетской Клиники Московского Университета донёс, что ассистент того отделения Доктор Медицины Захарьин в продолжении двух лет исправлял должность свою с примерным усердием, полным знанием дела при благородном поведении, в особенности оказал отличную деятельность и самоотвержение во время двух холерных эпидемий, когда в клиниках были учреждены холерные больницы. В вознаграждение особенно полезной службы ассистента Захарьина Ректор Университета ходатайствует о назначении ему, при увольнении от службы за выслугою срока, в выдачу единовременно годового оклада двухсот рублей серебром из экономических сумм клиники, принимая при сем во внимание и бедное состояние г[осподина] Захарьина и затруднительность положения его до приискания новой службы. <…> Разделяя вполне мнение о полезных и отличных трудах ассистента Захарьина, считаю долгом покорнейше просить о назначении ему означенного пособия при увольнении его от службы». Через пять месяцев, 26 июля 1855 года, Министерство народного просвещения поставило в известность помощника попечителя о Высочайшем повелении: выдать Захарьину двести рублей серебром из экономических сумм клиники.54