«Доктор Живаго» как исторический роман

«К сведению населения. Рабочие книжки для состоятельных получаются за 50 рублей штука в Продотделе Юрсовета, Октябрьская, бывшая Генерал-губернаторская, 5, комната 137.

Неимение рабочей книжки или неправильное, а тем более лживое ведение записей карается по всем строгостям военного времени. 1 очная инструкция к пользованию рабочими книжками распубликована в И. Ю. И. К. № 86 (1013) текущего года и вывешена в Продотделе Юрсовета, комната 137».

В другом объявлении сообщалось о достаточности имеющихся в городе продовольственных запасов, которые якобы только прячет буржуазия, чтобы дезорганизовать распределение и посеять хаос в продовольственном деле. Объявление кончалось словами:

«Уличенные в хранении и сокрытии продовольственных запасов расстреливаются на месте».

Третье объявление предлагало:

«В интересах правильной постановки продовольственного дела не принадлежащие к эксплуататорским элементам объединяются в потребительские коммуны. О подробностях справиться в Продотделе Юрсовета, Октябрьская, бывшая Генерал-губернаторская, 5, комната 137».

Военных предупреждали:

«Не сдавшие оружие или носящие без соответствующего разрешения нового образца преследуются по всей строгости закона. Разрешения обмениваются в Юрревкоме, Октябрьская, 6, комната 63» [Пастернак: IV, 373–374].

Как уже говорилось, бюрократизированный, клишированный язык новой власти становится для героя (и для автора) признаком ее нетворческого и бесчеловечного характера.

«Обстоятельства»: Москва

Последние части романа, «Окончание» и «Эпилог», обозначают уже только «обстоятельства времени» — то, что создавало его «дух» в 1920-е годы (до смерти героя в 1929-м) и в последующие два десятилетия.

Пастернак практически уходит от соотнесения судеб героев с конкретными событиями. Это, впрочем, не означает, что его персонажи начинают существовать вне времени и пространства, но внешние «исторические» обстоятельства, определяющие повороты их судеб, были в значительной степени «общими» для всего периода с 1922 и до 1953 года.

Отчетливо символический сюжетный ход противопоставляет Россию прежнюю и Россию послереволюционную: Юрий Живаго перед Первой мировой войной женится на дочери хозяина дома, в котором вырос, а вернувшись в Москву «в начале нэпа», женится на дочери дворника этого дома, ставшего комендантом в романном «мучном городке», где предоставляет герою комнату.

И в этих частях подчеркиваются «переименования», так или иначе связанные с темой нового языка и мира, в котором прежние явления получают другие имена: Евграф снимает брату «комнату в переулке, тогда еще носившем название Камергерского, рядом с Художественным театром»[140] [Пастернак: IV, 484], по рекомендации того же брата он в день смерти «направился на службу в Боткинскую больницу, называвшуюся тогда Солдатенковской» [Там же: 486].

До этого Живаго служит в условных новых учреждениях:

В то время все стало специальностью, стихотворчество, искусство художественного перевода, обо всем писали теоретические исследования, для всего создавали институты. Возникли разного рода Дворцы мысли, Академии художественных идей[141]. В половине этих дутых учреждений Юрий Андреевич состоял штатным доктором [Там же].

За этими названиями угадываются и реальные учреждения Москвы 1920-х — например, Государственная академия художественных наук (ГАХН)[142], существовавшая с 1921 до 1930 года.