Вчера прибыли в Полярное. Доехали до Мурманска на удивление быстро, за пять дней. Вечером нас распределили. Мне, как всегда, не повезло — хотел попасть на боевой корабль, а попал военфельдшером в полк морской пехоты. А Васятка, которому, как он утверждал, было все равно куда, попал в самую лучшую часть, в бригаду подводных лодок. В тринадцать ноль-ноль я с группой ребят получил приказ явиться на пирс и готовиться к отплытию. День выдался ясный, но холодный и ветреный. Удивляться нечему: сейчас середина октября, а это север. Только на боте узнали, что держим путь на полуостров Рыбачий, тот самый знаменитый на всю страну Рыбачий, о котором поется в популярной песне:
Вышли из гавани и стали ждать неприятностей — обстрелов, бомбежек, встреч с вражескими кораблями. Редкий переход из Полярного на полуостров обходится без такого рода сюрпризов. Но море покрыл густой туман. Шли долго, отчаянно проголодались. Матросы дали нам трески, из которой Васятка сварил уху. Кроме рыбы, в ней были только соль и лавровый лист. Хлеба тоже не было, но ухой насытились. Из-за густого тумана командир бота идти дальше не захотел и мы выгрузились на мысе Шурупов среди голых и безлюдных скал в двух сутках ходьбы от госпиталя. На наше счастье туман стал рассеиваться, мы снова поднялись на бот, и он пошел в Вейну. На этот раз нас миновала судьба Робинзона Крузо.
Итак, я на полуострове Рыбачий. Фронт в семи километрах. Отчетливо слышна орудийная канонада. Местность очень красивая. Гранитные сопки, круто обрывающиеся к воде, покрыты мхом, кое-где на них виднеются шапки снега, и бескрайнее Баренцево море. Не могу даже сказать, какого оно цвета: около берега — зеленоватое с коричневым оттенком, а дальше зеленовато-голубое. Нам отвели палатку с уже натопленной печкой и мы отлично выспались, а потом умылись в холодном прозрачном ручье. Мой полк в четырех километрах отсюда, ближе к фронту.
Прошла первая неделя практики. Я живу в артиллерийском дивизионе в землянке. Дел мало. Самое важное и приятное — снимать пробу пищи. С умным видом пробую вермишелевый суп и гречневую кашу с мясными консервами. Мне кажется, что очень вкусно, но я все же делаю кое-какие замечания. Врачу полагается держать кока в тонусе. Кок преданно смотрит на меня. Ведь я в журнале должен дать оценку обеду. Наверное, со стороны эта оценка выглядит очень смешно. За весь сегодняшний день пришел только один больной. Я его выстукал, прощупал, как нас учили в клинике. Ничего подозрительного не нашел, но на всякий случай велел прийти еще раз. Каждый день мы обязаны вести дневник практики. Записывать туда пока нечего.
Встретили меня очень приветливо. Слово «академик» действует магически, как пропуск. Даже командир дивизиона, узнав, откуда я, сказал: «ого» и добавил, что скоро, возможно, понадоблюсь. И, хотя он не расшифровал, для чего, было приятно, что живу здесь не зря.
Мое положение курсанта двойственно — выполняю, обязанности офицера, ем в офицерской землянке, но чувствую себя в ней не как равный, а словно случайно и не по праву попал туда. От этого и неловкость, и ощущение скованности. С матросами держусь, как с товарищами, а в землянку-кают-компанию стараюсь ходить пореже и только после всех.
Недавно Северный флот праздновал свое десятилетие. Каждое соединение должно было внести к празднику свой вклад — чувствительный удар по врагу. Подводники потопили четыре транспорта и один сторожевик. Наш артиллерийский дивизион засек и подавил две батареи врага и получил благодарность командующего флотом. Санитар рассказал мне, что по случаю юбилея в дивизионе было грандиозное пиршество с выпивкой, гуляшом из свинины и десертом из набранных в тундре свежих ягод. Лично у меня при воспоминании о водке по телу проходит дрожь. Как я установил, ее действие на мой организм имеет три стадии:
1. Латентная, или скрытая, стадия.
2. Стадия опьянения.
3. Стадия мучений. (Самая продолжительная, сопровождается целым рядом отвратительных ощущений и полной неработоспособностью.)
Поэтому я рад, что приехал на практику после праздников. Вполне вероятно, что при моем характере, для того чтобы продемонстрировать отсутствующую у меня матросскую удаль, я бы выпил лишнего, а потом долго страдал и мучился, проклиная себя. А вообще многое здесь мне нравится — дисциплина, деловитость, простота отношений. Недавно в кают-компании офицеры заговорили о деньгах и один лейтенант сказал:
— Зачем мне здесь деньги? Я их лучше отдам государству. Оно использует их гораздо рациональнее.
Многие поддержали его.
Только что пришли два больных матроса. У одного острый ларингит. Сделал ему согревающий компресс. Посоветовал подышать паром. У второго растяжение связок голеностопного сустава. Все время хочу, чтобы появился больной с чем-нибудь серьезным и боюсь этого.