Доктора флота

«Проверю, насколько я действительно удачлив», — подумал Васятка, останавливаясь неподалеку. Он поправил бескозырку, бумажкой стер с ботинок пыль и решительно шагнул вперед. Его выправке и строевому шагу могли позавидовать участники прославленных довоенных парадов на Красной площади. Все таинства шагистики, с такой любовью преподанные в Лисьем Носу полковником Дмитриевым, были вложены в этот десятиметровый торжественный марш мимо оторопелого лейтенанта: лихо приложенная к бескозырке ладонь, высоко поднятые, прямые в коленях, ноги с вытянутыми носками, скошенные в сторону глаза, словно там стоял не лейтенант, а по крайней мере начальник главного морского штаба. Но все равно лейтенант остался чем-то недоволен. Васятке показалось, что он уже произнес роковые слова: «Товарищ курсант!» Возможно, это были лишь слуховые галлюцинации у человека, проведшего в море на подводной лодке около месяца. Во всяком случае, мостик Васятка преодолел благополучно и вскоре вновь оказался у моря.

На пустынном берегу бухты в разных местах валялись кости гигантских китов — позвонки, ребра, черепа. Видимо, когда-то здесь у китов разыгралась трагедия и они выбросились на берег, либо китобои разделывали тут свою добычу. Васятка вспомнил, что профессор анатомии Черкасов-Дольский перед отъездом на практику просил привозить экспонаты для пополнения зоологического музея кафедры.

Метрах в десяти лежала огромная лопатка кита. Вася подошел к ней, попробовал поднять. Она была тяжела, словно сделана из чистого железа. Вася очистил ее от песка и водорослей, с трудом поднял и, держа над головой двумя руками, как огромный рыцарский крест, понес в санчасть. Там он спрятал ее в кладовой.

За самовольное оставление медпункта Усинский наложил на Васю взыскание — четыре наряда вне очереди. Капитан был непреклонен. Не помогли ни быстро облетевшая бригаду весть об удачной операции, ни появившийся через десять дней выздоровевший Калнин. Усинский считал Васю едва ли не дезертиром.

— Не ожидал от вас, Петров, — сказал он дня через три после Васиного возвращения, немного поостыв. — Вы так и больных бросите ради собственного тщеславия?

Свое наказание Вася отбывал в сопках. Каждое утро начпрод посылал его вместе еще с двумя нарушителями за грибами. На окружающих Полярное каменистых, поросших вереском сопках росло много подосиновиков с оранжевыми шапками. От завтрака до обеда Васятка успевал набрать два ведра и сдать на камбуз. Обида переполняла его. Какой же он дезертир, если убежал от тихой, спокойной жизни медпункта в боевой поход? И зачем тогда было просить его сделать сообщение на конференции хирургов, если он дезертир?

Уже в Кирове, выслушав Васину историю, Миша Зайцев усмехнется и скажет, что канонира в романе Гюго «Девяносто третий» тоже сперва наградили за храбрость, а потом казнили за нарушение дисциплины.

В сопках было тихо, безлюдно, ничто не нарушало Васиных мыслей. Он вспоминал родной дом, отца с матерью. Письма от них приходили редко. Мать неграмотная, отцу недосуг. В последнем письме он жаловался, что стал болеть, видать, старость подошла. Матвей выбился в большие начальники, заведует всеми финансами города недалеко от Иркутска. Писал, что на охоте ему помогает Зиновий, а директорша интерната Анна Дмитриевна умерла. «А я так ни разу и не написал ей, негодяй», — подумал Вася. Много раз он собирался поздравить Анну Дмитриевну с праздниками, послать письмо, но так и не написал, не поблагодарил за все, что она для него сделала. А ведь когда уезжал из дома, обещал, давал слово. «Теперь уже ничего не поправишь. Поздно. Плохой я человек, добра не помню», — терзал себя Вася.

Отец сообщал, что Лочехины навсегда покинули становье, заколотили дом досками. Хотели продать, да покупателя не нашлось. Меньшины тоже собираются на юг подаваться. Останутся они да эвенк Афанасий. Сын Лочехиных, Тимоха, вернулся с фронта без руки. Но все такой же бедовый, опять по партийной линии пошел…

Как всегда, его мысли вернулись к Анюте. На последнем свидании, в проходной будке, она неожиданно пожаловалась:

— Знаешь, Вася, мне иногда страшно становится. Только двадцать один год исполнился, а ничего не хочется — ни в театр, ни на танцы, даже книжку почитать. А ведь раньше любила возле печки примоститься и читать, читать… — она умолкла, доверчиво посмотрела на него. — Будто постарела раньше времени.

— Отоспишься, отдохнешь, снова помолодеешь, — сказал он, нежно обнимая Аню. — Хочешь, я отнесу тебя в цех, а ты поспишь по дороге?

— Хочу, — засмеялась она. — Только тетя Клавдя не разрешит. У тебя пропуска нет.

— А я ее и спрашивать не стану.

Но Анька вырвалась из его объятий и убежала. Остановилась метрах в десяти, крикнула:

— С тобой, чертом, и пошутить нельзя. Пронесешь по территории завода, позору потом не оберешься.

— Факт, — довольно согласился Васятка. — А что особенного?