Доктора флота

— Дивакова, говорите? Костюкову помню, Казакову помню, Симакову помню. А Дивакову, извините, не припоминаю. — Потом, порывшись в колодцах памяти, ударила себя по лбу, сказала: — Длинная такая девчонка, волосы пышные, вечно из-под берета торчали? Еще в пятом классе начала губы красить и нос пудрить?

— Она, — подтвердил я.

А учительница продолжала:

— Прекрасная, скажу вам, ученица была. По успеваемости занимала десятое место среди девочек класса. (Всего девочек было одиннадцать, так одну перевели в школу дефективных.) По моему предмету, правда, не успевала, — сказала она. — И по математике. И по русскому. И по химии. И по английскому.

Она хотела вспомнить что-то еще хорошее, но я вежливо прервал ее и отправился дальше…»

В свободное время Миша читал. Он читал много и неразборчиво: «Монт-Ориоль» Мопассана и «Записки Пиквикского клуба» Диккенса. Последнюю книгу он мог читать несчетное число раз и всякий раз хохотал над приключениями ее незадачливых героев. «Красное и черное» Стендаля и «Толкование сновидений» Фрейда. Фрейда ему дал почитать молодой преподаватель кафедры психиатрии со странной фамилией Хвост. Преподаватель попал в клинику с язвенным кровотечением. Вставать ему было запрещено и он целыми днями читал. Однажды они разговорились, и Миша узнал, что Хвост тайный поклонник Фрейда. После «Толкования сновидений» он дал прочитать Мише «Подсознательное и остроумное», «Психопатологию обыденной жизни».

— Ну как, понравилось? — словно мимоходом спросил он, когда Миша вернул ему бережно обернутые в толстую бумагу книги.

— Любопытно, — Миша умолк, подбирая нужные слова. — Для меня особенно, потому что я только слышал о нем, но никогда ничего не читал. Ведь, кажется, Гюго говорил: «Любовь и голод правят миром»? По сути это немного похоже.

— Бешелей высказывался еще более грубо; «Человек не ангел и не скотина». — Преподаватель оглянулся по сторонам — восторгаться Фрейдом по тем временам, да еще в разговоре с курсантом, было рискованно. — Видите ли, меня давно интересует его философия, Она непосредственно связана с психиатрией. Возможно, он несколько переоценивает сексуальность, но его метод психоанализа еще найдет свое применение в медицине. Попытаться вскрыть забытые переживания, расслабиться и вспомнить все, что лезет в голову. По-моему, это очень интересно.

На следующее утро у преподавателя возобновилось сильное внутреннее кровотечение. Его перевезли в операционную, и Миша его больше не видел.

После майских праздников начальник Академии пригласил к себе бывших курсантов-фронтовиков, закончивших и заканчивающих лечение в академических клиниках. Собралось двадцать человек. Некоторые пришли на костылях или опираясь на палочки. У других были на перевязи руки. Расселись на стульях вдоль стен. Только Пашка, известный в городе солист, нахально уселся на широкий; обитый черной кожей диван, несколько раз подпрыгнул на мягких пружинах, сказал:

— Хорошо быть начальником. Верно, братцы?

Вскоре в кабинет вошли начальник Академии генерал-майор Иванов и сверкающий золотом погон бритоголовый с рыжими бровями его заместитель по строевой части полковник Дмитриев. Комиссара Академии не было. Он болел и лежал в клинике.

— Перед вашей отправкой на фронт я обещал, что Академия с радостью примет в свои ряды бывших питомцев, проливших кровь за нашу победу, — безо всякого вступления начал генерал Иванов, стоя посреди кабинета.

Миша не видел его меньше года, но даже за этот срок начальник очень изменился — его круглое лицо еще больше оплыло, а виски побелели. «Наверное, нелегко командовать Академией, когда всего не хватает, преподавателей посылают на фронт, а учить нужно быстро и хорошо», — подумал Миша, а генерал продолжал:

— Те из вас, кто захочет и кому позволит состояние здоровья, будут зачислены слушателями третьего курса Академии и с первого июля смогут приступить к занятиям.

По рядам сидевших вдоль стен бывших курсантов прошло радостное оживление. Не пожелали продолжать учебу только трое.

— Будем учиться, когда война кончится, — сказал за них главстаршина Антошин, участник войны с белофиннами.

— Разрешите вопрос, товарищ генерал, — сказал Миша, вставая, — Многие наши товарищи лежат в других госпиталях или воюют. Могут ли они быть зачислены на учебу?

Начальник Академии задумался, прошел на свое место за столом, сел в кресло.

— Флот остро нуждается в военно-морских врачах, — негромко, словно для себя, сказал он. — Наша задача скорее подготовить их. Напишите вашим товарищам, пусть пришлют запрос на мое имя. Я вызову их. Только быстрее. Опоздавшие более чем на два месяца зачислены не будут.

В тот же день Миша сообщил о решении начальника Академии Алексею Сикорскому и Васятке Петрову.

Мать Тоси Диваковой была потомственная ткачиха, отец гравер. Их маленький домик стоял на самой окраине Иванова на берегу Талки. Сбежишь с обрыва — и сразу лезь в прохладную воду. Тут же и стирали, стоя на шатких скользких мостках, и брали воду для дома. Семья была большая — пять дочерей, из них две замужние, и двое младших мальчишек-погодков.