Доктора флота

Он подумал о том, что по существу должен радоваться — все закончилось на редкость благополучно: он на свободе, не разжалован, начальник Академии даже разрешил ему продолжать учебу. Но никакой радости на душе не было. Была лишь постоянная боль внутри, словно чья-то горячая рука все время сжимала сердце. И полное равнодушие к своей судьбе. Не разреши ему генерал Иванов заниматься, и он бы нисколечко не огорчился, поехал бы на фронт. Наверное, там бы скорее все притупилось, забылось…

Быстро стемнело. С реки потянуло влажным туманом, прохладой.

«Почему я стрелял в нее? — спрашивал себя Алексей. — Потому, что она любила не меня, а Пашку? Я ведь чувствовал это. Но так хотелось верить ей. — Туман забирался в рукава кителя, оседал на лице. Пора было уходить. — Через месяц с практики вернутся ребята. Смогу ли я нормально учиться с ними? Для этого прежде всего следует обрести душевный покой. А где его взять?»

Неделю спустя из маленького казахского городка Уил, впитавшего в свои узкие пыльные улочки сотни эвакуированных, неожиданно приехала мама.

Когда Алексей увидел ее возле проходной в длинном черном жакете и нелепой, еще довоенной шляпке с полями, он не поверил собственным глазам. Его мама, солдатская жена, скитавшаяся с мужем по всем окраинам страны, так и не приобрела житейской практичности. В детстве Алексею не верилось, что мама, прожив в городе несколько месяцев, совершенно не ориентировалась в его главных улицах и легко могла заблудиться. Это было так невероятно, что он считал — она притворяется. По выражению папы, мать постоянно «витала в облаках». Она обожала стихи и, уходя на базар, часто забывала взять с собой кошелек с деньгами, зато всегда носила в сумке томик стихов Блока или Брюсова.

И эта непрактичная, плохо ориентирующаяся женщина пустилась в длинное и тяжелое путешествие через всю страну! Поистине, для нее это был подвиг! Директор ни за что не хотел отпускать ее в начале учебного года. Страшно было оставлять на чужих людей дочь. Не было денег, а для такого путешествия их требовалось немало. Но мама преодолела все и приехала. До Актюбинска она добиралась по ковыльной степи на арбе, запряженной верблюдом!

Почтальон принес ей то ужасное письмо в первых числах октября. Она запомнила его наизусть. «Не удивляйтесь, получив письмо от незнакомого человека. С вашим сыном произошло большое несчастье. Он стрелял из пистолета в девушку и ранил ее. Его будут судить. Если можете — приезжайте».

Ее уже давно беспокоило отсутствие вестей от Алеши. Это письмо разъяснило все. Она отвела Зою к учительнице географии, продала последнюю драгоценность, подарок мужа, золотую брошь и отправилась в путь.

Алексей относился к матери с нежностью, как к большому ребенку. Она не была похожа на других женщин в гарнизонах, где они жили, — тоненькая, бледная, одетая во все черное, с вуалеткой на полях экстравагантной шляпки, мать вызывала множество всяких пересудов и сплетен. Но ее уважали ученики, коллеги признавали ее педагогический талант, а папа любил ее, всегда советовался с нею и называл странным прозвищем «гусык».

За дорогу ее черный жакет так запылился, что, когда Алексей обнял ее, его обдало облаком пыли. Мать засмеялась.

— Вдыхай, вдыхай, — сказала она Алексею. — Это наша едучая, всюду проникающая азиатская пыль.

Алексей поместил мать в комнатке, которую снял для себя с Линой. По требованию хозяйки было уплачено за три месяца вперед. Каждое утро мама жарила сыну на хлопковом масле его любимые деруны из картошки. Если не было дождя, они отправлялись гулять — сидели в пустом Халтуринском саду, спускались к реке и без конца разговаривали. За те несколько дней, что мать провела в Кирове, Алексей заметно отошел, стал спокойнее. Таково было всегда свойство общения с нею.

— Тебе бы, Маруся, в церкви грехи отпускать, — любил шутить отец. — Вид у тебя соответствующий, голос тоже. Покаешься и легче становится.

Накануне ее отъезда Алексей дежурил. Мать легла пораньше. Выключила свет. Вдруг услышала: кто-то тихонько стучал в окно. Набросила жакет, отворила калитку, вышла на улицу. Около дома стояла девушка. В темноте лица не разобрать, но видно, тоненькая, стройная. Почему-то сразу решила: «Она это, та самая».

— Здравствуйте, — тихо сказала девушка. — Вы Алешина мама?

— Да, — подтвердила она, чувствуя внезапно озноб во всем теле и плотнее кутаясь в жакет. — А вы кто?

Девушка стояла неподвижно, как изваяние, и молчала.

— Вы Лина?

— Да.

Теперь молчали обе женщины.

— Зачем вы пришли? — первой нарушила молчание мать.

— Не знаю. — И вдруг, торопясь, словно стремясь быстрее выговориться, начала: — Во всем виновата я. Только я одна. Знаю, что Алеша меня никогда не простит. И правильно сделает. Но все же не хочу, чтоб он думал обо мне слишком плохо.

Она умолкла, и мать поняла, что девушка плачет. Что-то похожее на жалость метнулось в душе матери, она сделала шаг вперед, чтобы обнять ее, успокоить, но тотчас, вспомнив Алешу и все то, что выпало на его долю, отшатнулась.