Доктора флота

С завистью он смотрел на сделанные из пластмассы и бумаги разового пользования шприцы, иглы, канюли, катетеры, системы для переливания крови, стерильные халаты и белье. Они сжигаются после операции и это намного уменьшает шансы возникновения послеоперационных осложнений. Даже у него в институте о многом таком приходилось только мечтать — промышленность не поспевала за быстро растущими потребностями кардиохирургии. Благодаря целому ряду усовершенствований в Хьюстоне метод искусственного кровообращения настолько упростился, что его доверяли даже специально подготовленному среднему персоналу.

В отпечатанной на десяти языках программе конгресса сегодня значились доклады Шамуэя из Станфордского университета и Адриана Кантровица, а завтра показательная операция Барнарда.

Василий Прокофьевич с большим интересом ждал и этих докладов и операции. Он уже давно втайне мечтал сделать пересадку сердца. Странно, но, несмотря на то, что профессор Владимир Демихов из института Склифосовского еще в 1946 году подсадил собаке Гришке блок сердце-легкие и она прожила шесть дней, несмотря на то, что удалось в дальнейшем значительно увеличить срок выживаемости собак, а фотография Демихова обошла едва ли не все газеты мира, сама мысль о пересадке сердца человеку вызывала у некоторых администраторов и его коллег-хирургов возражения. Это сердило, рождало в памяти печальные примеры прошлого, когда из-за консерватизма и боязни ответственности перспективные начинания не получали развития, глохли, что в конечном счете приводило к отставанию целых отраслей науки. Он понимал, что такая операция организационно сложна, требует участия едва ли не тридцати человек одновременно, что помимо чисто технических аспектов, несет в себе проблемы моральные, юридические, иммунологические, но внутренне чувствовал себя готовым к ней и был убежден, что и нам пора сделать решительный шаг в этой области, смелее экспериментировать, а не плестись в хвосте, чтобы потом не сожалеть, что драгоценное время утрачено, и лихорадочно пытаться наверстать упущенное…

— Василий Прокофьевич, — спросил Гальченко, беря его под руку. Он чувствовал себя еще скверно, глотал какие-то таблетки и почти не притронулся к завтраку. — С кем, если не секрет, вы так дружески болтали перед вылетом в Шереметьевском аэропорту? Удивительно знакомая физиономия. По-моему, мы с ним где-то встречались.

— Это мой бывший однокашник по Академии доктор Щекин.