Эти жестокие меры правительства Паса освещались в тогдашней международной прессе, но лишь в забытых через день-другой новостях о протестах, характерных для Латинской Америки. Когда же настало время рассказать о триумфе «реформ свободного рынка» в Боливии, эти события не вписывались в официальную историю (точно так же, как и симбиоз насилия и чилийского «экономического чуда» при Пиночете). Разумеется, Джефри Сакс не обращался к полиции для подавления беспорядков и не требовал введения чрезвычайного положения, но он посвятил одну главу своей книги «Конец нищеты» (The End of Poverty) победе над инфляцией в Боливии: он с охотой описывает свой вклад в это достижение, но ни разу не упоминает о том, что для реализации программы потребовались репрессии. Ближе всего к этой теме он подходит лишь в загадочных словах о «напряженных моментах в первые месяцы действия программы стабилизации»46
.В другом же рассказе нет даже и слабого намека на эти события. Гони уверял, что «стабилизация была достигнута в рамках демократии, без подавления свободы людей, которые могли выражать свои желания»47
. Не столь радужно звучит оценка одного из министров правительства Паса» который сказал, что они «действовали как авторитарные свиньи»48.Это противоречие, возможно, остается самым устойчивым наследием эксперимента по проведению шоковой терапии в Боливии. Эта история показала, что для шоковой терапии все еще необходимы сопутствующие шоковые атаки на неудобные социальные группы и демократические институты. Она также показала, что крестовый поход корпоративизма можно вести авторитарными средствами, но все равно его будут восхвалять как достижение демократии, поскольку прошли выборы, несмотря на глубокое ограничение гражданских свобод или полное пренебрежение демократией после них. (Среди прочего, этот урок сослужил ценную службу в России Борису Ельцину в последующие годы.) Таким образом, Боливия стала образцом нового, более приятного авторитаризма, гражданского государственного переворота, который осуществляют политики и экономисты в деловых костюмах, а не солдаты в военной форме и который разворачивается в официальных рамках демократического режима.
ГЛАВА 8
КРИЗИС ДЕЙСТВУЕТ:
УПАКОВКА ДЛЯ ШОКОВОЙ ТЕРАПИИ
Ну и какой смысл был разрушать мою голову и стирать мою память — мой капитал, — оставив меня не у дел? Это было блестящее лечение, но мы потеряли пациента.
Урок, усвоенный Джефри Саксом после его первой международной авантюры, сводился к тому, что гиперинфляцию действительно можно остановить с помощью суровых и решительных мер. Он приехал в Боливию остановить инфляцию и справился со своей задачей. Дело сделано.
Джон Уилльямсон, один из самых влиятельных правых экономистов в Вашингтоне и ведущий консультант МВФ и Всемирного банка, внимательно наблюдал за боливийским экспериментом Сакса и увидел в нем событие великого значения. По его словам, эта программа шоковой терапии была «большим взрывом», скачком вперед в кампании распространения доктрины чикагской школы по всему земному шару2
. И это касается не экономики, а тактики.Вольно или невольно Сакс наглядно продемонстрировал, что теория кризиса Фридмана абсолютно верна. Катастрофа с гиперинфляцией в Боливии была оправданием для проведения программы, которая в нормальных условиях была бы политически невозможна. Это была страна с сильным и активным рабочим движением и мощной левой традицией, место последнего пребывания Че Гевары. Однако и ее заставили подчиниться беспощадной шоковой терапии ради стабилизации вышедшей из-под контроля ситуации с местной валютой.
К середине 1980-х годов некоторые экономисты заметили, что сильный кризис гиперинфляции вызывает эффект настоящей войны: вызывает страх и растерянность, порождает беженцев и является причиной смерти массы людей3
. Было совершенно очевидно, что в Боливии гиперинфляция сыграла ту же роль, что и «война» Пиночета в Чили или Фолклендская война для Маргарет Тэтчер: эти события обеспечили контекст для применения экстренных мер, особое состояние, при котором законы демократии временно не работают, а контроль над экономикой можно передать команде экспертов, собирающихся в комнатах жилого дома Гони. Для жестокосердных идеологов чикагской школы, подобных Уилльямсону, это означало, что гиперинфляция не проблема, требующая разрешения, а прекрасная возможность, которую надо использовать.