Дол Заповедный

— Да, это, конечно, хорошо, — покивал бородкой своей ион Иван, — что пугала не стало. Зато все другое примерно, как было, так и осталось — бояре, князья, властители, иереи немилостивые, доглядчики, доводчики — ну их! Мне туда путь заказан, только высунусь — сразу меня схватят и в яму монастырскую. Никуда из Дола не уйду… А ты, Ждан Медведь, тоже в мир собрался?

— Нет. Мне там делать нечего. А вот из Дола Заповедного, из приюта нашего — уйти, может быть, придется. И не мне одному.

— Почему?

— Когда из Дола многие в мир вернутся, тайну его многие узнают. Это опасно. И так, сам видишь, поп Иван, люди сюда недобрые посягают. А дальше еще хуже, чего доброго, может стать. Значит, искать нам новый приют надо, приглядывать, готовить.

— Господи, да куда ж еще! Здесь так хорошо.

— И там не хуже будет. Да, может быть, и еще лучше. Такова наша судьба — идти и идти, пути пролагать, на земле трудиться. Кто захочет — со мной пойдет.

— Я пойду, — сказал Ворон.

— И я, — сказала Серафима.

— И я пойду, — сказал Эмет.

— И я тоже, — сказал Авила Парфен. — Ни дороги, ни труды мне не страшны. А всем вместе, да еще с тобой, Ждан Медведь, и вовсе ничего не боязно.

— Вот и ладно. Да это не сразу. Это еще обдумать надо. А места у меня на примете есть. И ближние, и дальние. А тебе, поп Иван, работа важная будет.

— Какая?

— Вот, — Ждан Медведь бросил на стол кису из тонкой выделанной кожи, перетянутую ременным снурком. — Тут монеты рыжие, золотые, значит. Эти монеты ты по правде, по разуму тем раздавай, кто в мир уходить станет. Может быть, это им на счастье будет.

— Всем?

— Всем. А кому и как, — смотри сам. Мы тебе верим.

Ждан Медведь поднялся, пошел к двери. Ворон — за ним.

— Я сейчас вернусь, — успокоил Серафиму.

Вышли вместе. Было темно, тихо. Над кромкой леса висел молодой месяц.

— Не тянет, значит, тебя, Медведюшко, в мир христианский? — спросил Ворон.

— Нет, Ворон, не тянет. Много я исходил, много видел, много изведал. Я ведь и с тем ходил, про кого ты меня тогда в горнице пытал.

— С Кудеяром? Неужто, с ним?

— С ним, Ворон, с ним.

— Отчего ж ушел?

— Отчаялся — оттого и ушел. Поцеловались мы с ним на прощанье — и разошлись. Где он сейчас и что с ним, и жив ли — не ведаю.

— А правда ли, Медведюшко, что на самом деле, Кудеяр — это…

— Не надо, Ворон, не надо…

— Кудеяр — это князь…

— Не шевели, говорю, Ворон…

— Это князь…

— Не буди, Ворон, пса, что у порога дремлет…

— Ну ладно, Медведюшко, не буду, — Ворон вытер лоб.

Шли по дороге, молчали. Месяц мелькал за верхушками елей, то прятался, то взглядывал на них, усмехался.

— Так и мы с ними, как вы тогда с Кудеяром, — сказал Ворон, — поцелуемся — и пойдем. Они в одну сторону, мы — в другую. А жаль. Привык я к ним — и к Степану, и к Томиле. Столько пройдено. Теперь же — врозь.

— Врозь или не врозь, а все вместе, в какую сторону ни иди.

— Как так?

— Одно дело делаем, Ворон, — Русь на плечах несем. А она, матушка, у нас одна. Она вширь идет и вглубь. Ее волю творим — по каким бы дорогам ни шли.

Месяц глядел на них не отрываясь…