Доленго. Повесть о Сигизмунде Сераковском

Явились почти все сразу. Это была примерно та же компания, которая собралась в доме Венгжиновского в первый день приезда Зыгмунта в Оренбург. Пришел, попыхивая сигарой, бородатый Федор Матвеевич Лазаревский. Быстрым, торопливым шагом поднялся на крылечко ксендз Михал Зеленко, молодцеватой походкой вошел Карл Иванович Герн в ладно пригнанной форме штабс-капитана. Едва протиснулся в дверь сильно располневший за два года провизор Цейзик и со словами "Неужели я опоздал?" стал целовать руки пани Терезе. Затем на пороге показались еще трое, все в солдатских мундирах, - Бронислав Залеский со своим неизменным другом Людвиком Турно и Ян Станевич, прибывший в Оренбург менее года назад.

- Добрый вечер, господа! Здравствуйте, пани Тереза! - раздались приветственные возгласы.

Станевич сердечно пожал всем руки, глядя каждому в глаза и улыбаясь от того, что снова видит друзей. Был он молод, светел лицом, приветлив и, как все, носил короткие, аккуратно подстриженные усики. В Оренбург его перевели из Дворянского полка - за вольнодумство - и зачислили во второй линейный батальон, где "примерным поведением и усердием" он должен был заслужить офицерский чин, однако же не прежде 1855 года.

Каждый из пришедших что-либо прихватил с собой, и не только продукты, которые тут же уносила на кухню пани Тереза, но и нечто другое, например новую книгу, или письмо "оттуда", с родины, привезенное с оказией, а значит, минуя цензуру, или свежую газету, которую удалось выпросить у писаря на вечер.

- Господа, имею новость номер один, - нетерпеливо произнес ксендз Зеленко.

- А именно, пан Михал? - спросил Сераковский.

- Генералу Обручеву дают отставку. Его дни в Оренбурге сочтены. Но пока... пока это большой секрет, господа!

- Интересно, откуда святой отец узнает политические новости раньше всех? - поинтересовался Герн. - Можно подумать, что он работает в Генеральном штабе или в Сенате.

- Ничего... - Зеленко скромно потупил глаза. - Иногда и простой капеллан корпуса может узнать кое-что интересное раньше работника Генерального штаба.

- Коли так, то кто же, по-вашему, намечается вместо Обручева?

- Опять же по секрету, господа... Генерал Перовский.

Герн рассмеялся.

- Самое забавное, - сказал он, - что пан Михал сообщил нам сущую правду. Есть достоверные сведения: Обручева сменяет Василий Алексеевич Перовский.

- Перовский - это хорошо или плохо? - спросил Сераковский.

- Судя по рассказам знавших его людей, крут до жестокости, однако ж справедлив и прям.

- Жили при одном губернаторе, поживем при другом, - меланхолически заметил Станевич. - Не в этом дело.

- А в чем же?

- В том, что Бронислав получил письмо от Эдварда... Бронислав, покажи, пожалуйста, конверт.

- Из Вильно?

- Увы, из Петрозаводска, - ответил Залеский, вынимая письмо из кармана. - Из Петрозаводска, куда его выслали под надзор. Оказывается, он имел неосторожность издать в Вильно одно свое сочинение - "Иордан", в котором была обнаружена "неблагонадежность" автора - поэта Антония Совы. После чего последовало "высочайшее повеление".

- Боже мой! Как раз эту книгу у меня отобрали при обыске на границе, - воскликнул Сераковский.

- Между прочим, Эдвард пишет, что хотел бы поменять место ссылки на Оренбург и уже подал прошение на имя министра иностранных дел.

- Прекрасно! Нам как раз не хватает хорошего поэта, - сказал Зыгмунт. - Шевченко угнали на край земли...

- И еще не хватает молока, - добавил провизор, глядя на пустые кружки.

- Да, мы, кажется, заговорились. - Сераковский встал. - Пани Тереза, у вас готово?

- Готово, готово, - послышалось из кухни, а вскоре появилась сама старушка с подносом, на котором стоял запотевший, холодный, только что вынесенный из ледника кувшин топленого молока и лежали закуски - те, что принесли сами гости.

- Великомолочный пир начинается, - сказал ксендз Зеленко, привычно и рассеянно крестя стол. - Можно приступать, господа!

- Лично я выпил бы чего-нибудь покрепче, - пробасил Лазаревский. - Но уж так и быть...

Сераковский не поленился, встал и каждому наполнил кружку до краев.

- Между прочим, друзья, - сказал он, - Адам Мицкевич, когда учился в Виленском университете, устраивал со своими друзьями-филоматами точно такие же молочные попойки. Мы просто следуем примеру великого поэта.

- Ну-с, и за что мы выпьем?

- За Польшу! - раздалось сразу несколько голосов.

- Что касается меня, то я, пожалуй, подниму чарку за Украину, предложил Лазаревский.

- Тогда позвольте мне провозгласить тост за Литву, где я родился и вырос, - сказал Станевич.

- Как вижу, мнения разошлись, но есть нечто общее, что может объединить эти мнения и за что мы все можем выпить. - Сераковский нарочно помедлил. - За Россию, друзья!

Несколько пар глаз недоуменно смотрели на Зыгмунта.

- За в о л ь н у ю Россию в братском союзе с в о л ь н о й Польшей, - продолжал Сераковский, каждый раз подчеркивая голосом слово "вольный". - За страну, которая, если у нее будут не такие правители, как сейчас, сможет объединить в братском союзе все земли, названные нами.

- Надо бы закрыть окна, - посоветовал Цейзик.