Доленго. Повесть о Сигизмунде Сераковском

...После нищенского, подневольного существования в Оренбургском корпусе, после казармы с нарами и глинобитной каморки в форте Перовском теперешнее петербургское жилье Сераковского выглядело просто великолепно в большом четырехэтажном доме с фонарями у подъезда и широкой парадной лестницей, которой он, правда, не пользовался, так как к нему в квартиру вел черный ход со двора. Но боже мой! Какое это имело значение, если в нескольких минутах ходьбы шумел Невский, а в смежной комнате жил не кто иной, как дорогой соизгнанник Ян Станевич, мудрый и спокойный Ясь.

Жалованье, которое получали воспитанники академии, помогло покончить с нищетой. Впрочем, денег все равно не хватало: Сераковский тратил их широко, давал взаймы, заведомо зная, что долг не вернут, покупал много книг, выписывал газеты. Комната, которую он занимал, походила на бивак: казалось, ее хозяин вот-вот должен отправиться в далекое путешествие. Сдававший квартиру домовладелец поскупился на мебель, и книги лежали на подоконнике, на софе и просто на полу. На видном месте красовался потертый кожаный саквояж, с которым Зыгмунт никак не хотел расставаться, и он тоже усиливал впечатление, что его обладатель вот-вот покинет свое жилье.

Обычно Сераковский занимался много и допоздна, но из-за вчерашней затянувшейся встречи сегодня проспал, благо было воскресенье и можно было поваляться в постели. Он уже собирался встать, когда зазвонил звонок над входной дверью. Зыгмунт подумал, что это пришла молочница-чухонка, но молоко, оказывается, уже стояло на столе. Он накинул халат, привезенный из Азии, и открыл дверь. Перед ним стоял Чернышевский.

- Николай Гаврилович! - Сераковский обрадовался.

- Здравствуйте, Зигизмунд Игнатьевич... - Чернышевский вошел в переднюю. - Я, кажется, помешал вам?

- Что вы! Что вы! Прошу, проходите, пожалуйста! Извините, что у меня не прибрано... Вы уже завтракали? Ах, какая жалость. А то я мог бы вас угостить кофе по рецепту одной великолепной старушки, которая жила в Новопетровском укреплении, - пани Зигмунтовской... Ясь! Я-ась! - крикнул он. - Посмотри, кто к нам пришел! - Никто не отозвался. - Оказывается, его нет дома... Сейчас я уберу с дивана книги, и вы сможете сесть.

Чернышевский улыбнулся.

- Не беспокойтесь, Зигизмунд Игнатьевич, я не надолго. Зашел отдать визит и поинтересоваться, как идут ваши дела.

- Великолепно! Вчера было первое собрание кружка. Пришло человек тридцать.

По обыкновению горячась, он стал рассказывать о вчерашнем вечере.

- Читали прекрасные стихи...

Чернышевский мягко улыбнулся:

- Если прекрасные, хорошо. Но, видите ли, Зигизмунд Игнатьевич, мне бы хотелось увидеть ваш кружок другим. Вы еще не знакомы с издателем и книгопродавцом Дмитрием Ефимовичем Кожанчиковым? У него на Невском можно приобрести весьма ценную литературу. Например, вот такую. - Чернышевский вынул из бокового кармана сюртука небольшого формата газету, сложенную вчетверо. - Это "Колокол". Первый нумер. Вольная русская газета, издаваемая в Лондоне Искандером.

- Великим изгнанником? - спросил Сераковский взволнованно. Покажите!

Он взял газету и стал нетерпеливо проглядывать ее, сначала быстро, одни заголовки, потом все медленнее, внимательнее.

- Вы уже читали? Нет, вы только послушайте, что он пишет! "Неужели пройдет даром гигантский подвиг в Тавриде? Севастопольский солдат, израненный и твердый, как гранит, испытавший свою силу, так же подставит спину палке, как и прежде?" Боже мой! Ведь это то самое, о чем я думаю много лет, с того дня, когда нам дали в руки шпицрутены и заставили стать убийцами солдата Охрименко! - Он поднял глаза на Чернышевского. - Николай Гаврилович, вы можете мне оставить эту газету?

- Я для того и принес ее вам, Зигизмунд Игнатьевич... Но читать запрещенного Герцена одному, в одиночку, - слишком большая роскошь.

- Я вас понял, Николай Гаврилович. На следующем заседании кружка я познакомлю с "Колоколом" всех.

- Только, пожалуйста, будьте осторожны. Не забывайте, что Петропавловская крепость в получасе ходьбы.

- Третье отделение и того ближе.

- Вот-вот... обратите внимание, как остро ставится в "Колоколе" проблема освобождения крестьян. К ней примыкает другая проблема наделение землей тех, кто ее поливает своим потом. А это, конечно, потребует жертв, ибо, на мой взгляд, мирное, тихое развитие вообще невозможно. Без конвульсий нельзя сделать ни одного шага в истории. Чернышевский замолчал и прислушался. - Кажется, звонят... На всякий случай, спрячьте газету.

- Не беспокойтесь, Николай Гаврилович, полиции пока еще не известен адрес этой квартиры.

- Как знать... Но пойдите же откройте, звонят!

- Это, наверное, Ясь.

Пришел, однако, не Станевич, а живший по соседству Новицкий.

- Ты выбрал очень удачное время для визита! - сказал Сераковский, приглашая гостя в комнату. - Знакомься, пожалуйста. Это... - он показал на Чернышевского.

- ...Николай Гаврилович, - закончил Новицкий. - С которым мы уже встречались несколько лет назад. Не помните? Николай Дементьевич Новицкий, - представился он.

- Сказать по правде, нет, - добродушно ответил Чернышевский.