Доленго

В начале августа распространились слухи, будто из Царства Польского сюда через Ковно направляется многочисленная процессия: Варшава протягивает руку Вильно. Дорога на Ковно вела через Погулянку, и там стал собираться народ. Этой дорогой в феврале 1839 года везли на расстрел Шимона Конарского, и место его казни стало священным. Дойдя до него, люди падали на колени и пели молитвы. С каждым днем толпа росла. Сначала это были сотни людей, потом - тысячи.

Пятого августа в гостиницу к Сераковскому прибежал встревоженный Жверждовский.

- Зыгмунт, если завтра народ пойдет по Погулянке, его встретят войска. Сведения точные, от самого Назимова.

Сераковский задумался.

- Это опасно. Это очень опасно, Людвик.

- В чем ты видишь опасность? В столкновении?

- Да. Будут жертвы - убитые, раненые, покалеченные. Должны ли мы поддерживать эту демонстрацию или же должны отговорить от нее народ? Чего будет больше от завтрашнего выступления - пользы или вреда? Я не навязываю своего мнения. Давай думать...

- По-моему, надо смело идти на жертвы! Это всколыхнет народ, заставит его взяться за оружие.

- А разве оно есть? - спросил Сераковский.

Жверждовский замялся:

- Видишь ли, оружия пока очень мало... Вернее, его почти нет.

- Так за какое же оружие будет браться народ? Я за выступление, за демонстрацию, за борьбу, которую мы, безусловно, начнем, но при одном условии - надо иметь силы, чтобы выступить и победить.

Ночью шестого августа были подняты по тревоге четыре пехотные роты и две сотни казаков. Они заняли позиции у Трокской заставы и блокировали три расходящиеся здесь дороги - на Ковно, откуда ждали варшавян, на Гродно и маленький городок Троки, давший имя заставе.

Было еще темно, восток только занимался, но город уже бодрствовал, вернее, он и не спал вовсе. В покоях генерал-губернатора Назимова свет горел всю ночь. В шесть утра зазвонили колокола всех виленских костелов, призывая на молитву тех, кто собирался идти к месту казни Конарского. Особенно много народу собралось возле Остробрамской иконы. Часовня, в которой она висела, находилась над древними Острыми воротами крепостной стену, некогда окружавшей Вильно. Ночью икона была закрыта от людских взоров шелковой занавеской, которая с первым ударом колокола сдвинулась с места, открывая строгий лик богоматери, украшенный множеством серебряных маленьких сердец и ручек - дарами несчастных, исцеленных ею. Толпа опустилась на колени и запела:

Боже, кто Польшу родимую нашу

Славой лелеял столь долгие веки,

Ты, отвращавший столь горькую чашу

Броней своей всемогущей опеки,

Ныне к тебе мы возносим моленье:

Отдай нам свободу! Пошли избавленье!..

Люди из костелов направлялись к Погулянке. Шли шляхтичи, ремесленники, горничные, гимназисты в форменных фуражках, чиновники. Некоторые вели детей, державших на руках одетых в черное кукол.

У Белых столбов отдельные группы соединились и пошли дальше по тракту на Ковно. Тракт был густо обсажен липами и, петляя, поднимался в гору. Ничего опасного не было видно впереди, но вот дорога пошла прямо, и все увидели на вершине холма казаков на конях и боевые порядки солдат. Перед ними взад-вперед ходил полковник.

Завидев войска, толпа замедлила движение.

Полковник остановился посередине дороги, широко расставив ноги и заложив руки за спину.

- Господа! Прошу разойтись! - крикнул он.

Толпа продолжала молча двигаться.

- Прошу остановиться, иначе я вынужден буду приказать открыть огонь! - еще громче прокричал полковник.

Толпа не остановилась. Никто не дрогнул.

- Первая рота, приготовьсь! Ружья к бою! - скомандовал полковник, оборотясь лицом к солдатам.

Послышался шорох снимаемых с плеч штуцеров.

Только сейчас демонстранты в нерешительности остановились. Матери схватили за руки детей и побежали на обочину дороги. Там лежали небольшие кучки валунов, собранных крестьянами со своих полей.

- Запасайтесь булыжниками! - крикнул кто-то.

- Частокол разбирайте!

Несколько мужчин из первых рядов бросились на солдат, подняв над головой колья.

- Пли! - скомандовал полковник, рубанув воздух рукою.

Раздался залп...

...Двадцать пятого августа генерал-губернатор Назимов объявил в Вильно военное положение.

Все эти дни Сераковский уходил из дому рано утром и возвращался поздно вечером. Ночью ему снились несчастные арестанты - виновные и невинно осужденные, казематы, тупое и жестокое начальство крепостей.