Долг

Кричат, вьются над морем чайки. В необозримом голубом просторе медленно плывет пароход, направляясь к противоположному, еле отсюда угадываемому берегу. Всюду снуют лодки отдыхающих. А вон те, должно быть, рыбаки. Осмотрев уже расставленные на ночь сети, мчатся на моторных лодках к берегу. Загорелые, крепкие мужчины, напомнившие вдруг аральских рыбаков недавних счастливых времен, стали сдавать улов — желтобрюхих сазанов. Охваченный застарелым рыбацким азартом, ты чуть не бегом направился к крайней лодке. Поддел со дна под жабры самого крупного сазана, поднял его над головой и залюбовался его упругой силой, золотым отсветом сытого брюха на солнце.

— Ах, красавец! Вот где ты, аральский сазан, теперь обитаешь! А мы-то ищем тебя, мотаемся... Ведь именно такие некогда водились на Арале.

— Ну и человек же вы, Жадигер-ага! Все хорошее на свете измеряете только былым аральским...

Лишь теперь ты заметил шофера, который тихо подошел сзади. Вежливая, мягкая усмешка играла в его голубых, глядящих на все бестрепетно глазах.

— Да как же иначе, браток... Если б ты только знал, каким был некогда наш Арал! Чудом был, отцом родным...

— По-вашему, что ж, вот это, — шофер кивком показал на Чардару, — плохое все? Чужое?

«Вот это?» — эхом отозвалось в твоей душе. И, не отвечая, задумчиво смотрел, прищурив глаза, на Чардаринское море. Оно было необъятно велико, почти как Арал в ту лучшую свою пору, и таким же почти влажным был бодрый ветерок, наносимый оттуда, с синей глади, от которой ширилась грудь, бодрее становилась душа, и чайки выкликали полузабытые имена твоих предков, рыбаков... О нет, не чужое все это... Не чужое... Именно здесь, где стоишь ты сейчас, где ныне мирно плещется рукотворное море, бились они, дети разных наций, съехавшись сюда со всех концов, бились так же, как и в минувшую войну, выполняя свято и упорно свое назначение, свой долг на земле. В самом деле, шутка ли, когда пятую часть всего риса в стране выращивают вот эти присырдарьинские дехкане?! Постой-ка, разве не это все имел в виду ваш чудодей академик Азим, когда будто перстом грозился: «Мы заставим природу служить нам» или еще: «Природа — не музейный экспонат, и в эпоху всесильной НТР мы вправе подчинить ее экономическим потребностям и повседневным задачам прогресса»? Что ж, выходит, правда на его стороне? По-стой! Ну, постой... По его правде — старый Арал должен быть обречен, а здесь, в безжизненной некогда пустыне, ему на смену будут жить и процветать новые моря? А братья узбеки, говорят, даже и превзошли казахов, сотворив по реке Сырдарье одно за другим Ташкентское и Кайрак-Кумское водохранилища... О, тебе прекрасно известно: у сторонников Азима всегда готов довод в оправдание своей теории. Ты сам видел, с какой гордостью, заранее торжествуя свою победу, объявил на том диспуте по проблемам Арала старый ученый как еще один убийственный довод тот очевидный всем факт, что дехкане Узбекистана за один лишь год выращивают столько хлопка, сколько их предки не собирали и за полвека.

Да, похоже, легче тебе от этой поездки не стало. Возвращался ты в глубоком душевном раздвоении. Все, что ты видел своими глазами в эти дни, безусловно давало ответ на мучившие тебя до сих пор вопросы. Вода, которую отбирали у Арала, вызвала расцвет безводного, полупустынного прежде края. О да, она пошла на благо людям. Но, когда ты видел воочию счастье и радость людей, живущих в тех краях, страдания твоих земляков еще острей предстали твоему бессонному внутреннему оку. И вечная твоя печаль, отравляющая любые радости, похоже, стала еще ядовитее. Всю дорогу на обратном пути ты молчал. Был хмур и подавлен. На станции Яны-Курган, остановив машину, сдержанно попрощался со своим молчаливым спутником:

— Ну, бывай, друг...

— Как? Разве в Кзыл-Орду не заедете?

— Нет.

— А к начальству?

— Нет, браток. Был у нас свой уговор. Ну, прощай! Всего доброго.

Шофер поехал дальше. Ты сел на поезд. В купе заходить не стал, там было накурено, стоял резкий сивушный дух, и какие-то заметно захмелевшие развязные молодые парни в джинсах, неряшливо обросшие бородами, горланили на весь вагон. Вместо того чтобы потесниться, дать место новому пассажиру, бесцеремонно подсунули почти ко рту стакан с водкой: «Отец, на, выпей с нами. Ну, давай, давай!» — ты, отодвинув щедрый их дар, удалился от греха. Всю дорогу так и простоял в коридоре, глядя в окно. Был молчалив и мрачен. Это пьяно бесшабашное безмыслие раздражало тебя не меньше твоей застарелой болячки. Разве сытость дает человеку права жить бездумно? Что вообще человек без печали? Вроде бы повод утешиться дал тебе обновленный край двуречья, край, некогда воспетый в сказках. Вот уж поистине край чудес, сотворенный руками великого труженика пахаря. А как щедро воздала земля, политая потом.

— Закрывай окно! Чего стоишь? — раздраженный голос проводницы раздался над самым ухом.