Долг

Да, два разных Азима, попеременно одолевая друг друга, жили отныне в тебе. Но не в нем, не в Азиме, суть. В ту пору случилось с тобой такое, что и в самом причудливом сне не могло присниться. В тот день... Да, кстати, с чего тогда все началось? Ну да, приближался госэкзамен. Началась для студентов самая горячая пора. С учебниками ложились спать и просыпались с ними рано поутру. В тот день ты особенно устал. Гудела голова. Когда вышел на улицу, солнце перевалило зенит. Зажмурился, отвел было голову в сторону, и тут утомленный твой взгляд упал на одинокий тополь. Он был старым. Старее, пожалуй, самого здания общежития. От долго прожитых им годов в нелегкой борьбе с ветром и снегом весь могучий ствол его покрылся коростой, словно панцирем. За пять лет студенческой жизни сколько раз ты проходил мимо, не замечая его. А в тот день... При виде старого тополя, пораженный, даже остановился. Кто знает, может, это было предзнаменованием. Просто тебе на роду он, старый тополь, был написан как нечто неотвратимое, неизбежное. В самом деле, не обрати тогда на него внимания, быть может, по другой колее повлеклась бы медлительная арба твоей судьбы и не томился бы сегодня весь день на пустынной льдине. Потом, много лет спустя, сколько бы ты ни думал, сколько бы ни пытался разобраться в истоках вашей с Бакизат нелепой жизни, мысль твоя неизменно возвращалась к тому тополю. Чем-то он тогда тебя поразил. Быть может, неистребимым жизнелюбием, как у того, знаменитого дуба... Еще только вчера в угнетенном долголетием старом тополе не было ничего, кроме брезгливого равнодушия ко всему: к весне, к миру. А теперь смотри — бунтующая сила весны оживила и его неподдающуюся каким-либо переменам дремучую душу, погнала живые соки, словно горячую кровь по телу. «Даруя щедрым благом божьим, вернулась к грешному весна!» Повторяя про себя невесть откуда пришедшие на память строчки, ты привалился спиной к толстому, в два обхвата стволу старого тополя. Тебе стало вдруг радостно от того, что весна вступила в силу и властно распоряжается всем и всюду. У подножия Бел-Арана наверняка тоже поднялась молодая полынь, оглушая окрестности своим терпким, пьянящим духом. Охваченный щемящим чувством тоски по родному аулу, ты смутно ощутил, как налетел с гор ветерок. И тут же снизу и доверху, ожив, зашуршали, затрепетали листочки. Запорхали с ветки на ветку воробьи. Ты еще не знал, с какой радости тянется, рвется твоя душа, но сердце трепетало и томилось в ожидании чего-то прекрасного, неизбежного. Стайка хлопотливых птах суетилась, все чирикая, носясь с ветки на ветку, порхая над тобой. Видать, весна принесла в их бесхитростную жизнь немалые заботы и волнения. Сами по себе совсем малые, о чем все-таки они щебечут? Может, среди суетных забот они делятся друг с другом теми крохотными радостями, которые им довелось испытать за день? Или просто радуются напоенному негой весеннему дню, своему гнезду? А ведь им, беднягам, так же как и людям, приходится метаться в бесконечных хлопотах о судьбе готового вот-вот появиться потомства. Может, об этом их озабоченное щебетанье сейчас?