Долг, честь, мужество

Овеченский за всю свою жизнь ни дня не провел по совести. В годы заката нэпа он связался с владельцем кондитерского цеха Абрамом Соколовским и поставлял ему сырье. Он постоянно отирался на Сухаревском рынке, среди преступников, слыл там своим человеком. Многих пропившихся и проигравшихся в очко он выручал в трудную минуту, за что преступники после удачного «дела» с ним щедро расплачивались. Аким подсказывал ворам, какой товар легче сбывать, где его можно добыть, и они взламывали палатки, магазины, проникали на базы и тащили все, что могли. Овеченский имел от этого прямую выгоду: он покупал у преступников «товар» за гроши и до предела вздувал цену, сбывая его как сырье Соколовскому. Осуществлял он свои сделки осторожно, чужими руками. Подыщет какого-нибудь пьяницу, растолкует, что к чему, и тот за пару литров водки выступает в роли скупщика и продавца краденого.

Ужом выскользнул Аким, когда Московский уголовный розыск всеми силами обрушился на Сухаревский рынок. Он сменил место жительства — перебрался из центра на окраину Москвы, к одинокой богобоязненной женщине, устроился экспедитором на обувную фабрику, сплел тенета, как паук, и затих.

Многие соседки завидовали Марфиному счастью. Не знали они, что статный розовощекий здоровяк Аким считает каждую копейку, истраченную женой, да еще и учит ее уму-разуму своими кулачищами. Отправится Аким на работу, а Марфа заливается горючими слезами и бьет низкие поклоны перед иконой. Но на людях она держалась с достоинством: хоть показное счастье, да ее, пусть завидуют.

Любил Овеченский в одиночестве рассматривать свое богатство. Как только жена уйдет в церковь, он — к буфету (ключи всегда держал при себе). Достанет тяжелые книги с вырезанными страницами, перевернет несколько листов и любуется на перстни с бриллиантами, кулоны червонного золота, монеты царской чеканки. В других книгах тугие пачки денег, он их пересчитывает.

Долгими часами просиживал так Аким и мечтал. О красивых женщинах, о собственном особняке. Потом закипал лютой злобой на жизнь, которая не дает развернуться, скрежетал зубами, но постепенно успокаивался, уговаривал себя тем, что придет время — и он возьмет свое. А какое время, Аким и сам толком не представлял, но надеялся...

На фабрике Овеченского уважали. Он умел ладить с окружающими, умел, если надо, работать, не отказывался ни от каких поручений, писал заметки в стенгазету, выступал на собраниях. В коллективе обувщиков он слыл настоящим активистом и передовиком производства. А однажды произошел случай, после которого Овеченского каждый раз стали избирать в президиумы собраний и даже написали о нем в «Рабочей Москве». Перед окончанием смены директор фабрики пригласил к себе в кабинет всех активистов, сообщил, что к нему поступили сигналы о хищениях, и попросил их вместе с охраной проверять рабочих и служащих в проходной.

Овеченский не раз видел, как закройщик Гершкович опоясывался хромовыми кожами. Видел, но молчал: может, пригодится когда-нибудь человек. В тот день, выйдя от директора, Аким сразу же направился в цех. Спрятался за стеллажом и вышел как раз в тот момент, когда Гершкович застегивал последнюю пуговицу на рубашке. Аким схватил его за руку и прошипел:

— Сгоришь, дура!

Закройщик побледнел и стал разматывать кожи. В это время в цех вошел секретарь партийной организации с несколькими рабочими. Вот так и стал Аким невольно активным борцом с расхитителями государственного имущества.

В тридцать восьмом году Овеченского снова обуяла жажда наживы, и его «библиотека» стала пополняться от «кожевенных» дел.

Как только началась война с белофиннами, Овеченский надел толстовку, галифе, сапоги и около часа с трибуны призывал рабочих не щадить своей жизни во имя горячо любимой Родины. И вот тут-то он переборщил, не учел ситуации. Его «патриотический» порыв приняли за чистую монету. Представитель районного комитета партии посовещался с директором, с военкомом, и Акиму была оказана честь «добровольцем» защищать Отчизну.

Перед отъездом Овеченский вставил в буфет дополнительные замки и строго-настрого приказал Марфе не входить в его комнату.

На фронте он как хозяйственник сумел определиться на продовольственный склад танковой бригады. Здесь, в бригаде, он и познакомился с механиком-водителем Маркиным.

Проходимец и с войны вернулся не с пустыми руками. Люди погибали, лежали в госпиталях, а довольствие шло на весь личный состав. Овеченский ловко пользовался этим. Поступали на склад и подарки фронтовикам от трудящихся тыла, и различные трофеи. Никто не уличил Овеченского! Документация у него всегда была в полном порядке. И бойцы им были довольны: никогда не скупился на лишнюю чарку водки (благо всегда находилось, чем ее разбавить).

На фабрике Овеченского встретили как героя. А он, выпятив широкую грудь, ладный, загоревший на морозе, ходил по цехам и выставлял медаль напоказ. Ему сразу дали путевку на юг. Он укатил и весь отпуск волочился за молоденькой актрисой.