Долг чести

– Жестоко, – подтвердил я. – Но это лучше, чем четвертование или дыба, как я первоначально хотел просить. Я очень не люблю, когда трогают мое, в этом случае у меня появляется желание причинять другим гражданам повреждения, мало совместимые с жизнью.

Похоже, бурильщик начал прикидывать, что суд – не такое и страшное дело, по поручительству товарищей с буровой могут и условное получить. Лейтенант же с живейшим интересом переводил взгляд с меня на бригадира и обратно, ожидая, к чему мы придем. Мама тоже заинтересовалась и, кажется, едва сдерживала улыбку. Наконец, бригадир принял решение и кивнул: он брал товарищей на поруки, под честное слово.

Это еще не все, я все на бумаге решил оформить, лейтенант под мою диктовку написал, и они с мамой расписались как свидетели, а мы – как истец и представитель обвиняемых. На этом гитару я забрал. Пока бумаги оформлялись, я отмывал ее до зеркального блеска.

– Товарищ лейтенант, я тут насколько песен написал. Хотите исполню?

– Про маму? – с живейшим интересом спросила моя мама.

– Э-э-э, – я смутился. – Это другая песня, не думаю я, что она тебе понравится. Может, ты меня на улице подождешь?

– Ну уж нет, – села она на стул, и стало ясно, что не встанет.

А лейтенант кликнул знакомых, и в кабинет набилось человек десять, даже окно открыли, чтобы не так душно было. Бригадир тоже остался. Тронул струны, провисшую я уже подтянул, и сказал:

– Не судите меня строго, я еще учусь. Есть среди вас такие замечательные люди, которые стали папами и у которых есть сыновья? Можно поднять руки.

Подняли шестеро, включая опера и бурильщика. Кивнув, принимая ответ, я добавил:

– Это песня для вас, для пап.

Медиатор побежал по струнам, как лодка по волнам, и золотой голос гитары тронул частички души каждого. Дверь открылась, и нас начали слушать из коридора. А такие простые, но душевные слова разлетались по кабинету:

– Кто-то зовет их «батя»,
Кто-то отцом называет,
А я называю «папа»,
Ведь лучше его не бывает.
Папа очень был скромный всегда.
Улыбался на мой он вопрос:
Почему ты, папа, всегда уходил,
Когда приходил дед Мороз.
И в шесть лет на машине вдвоем
Мы с тобой на безлюдной дороге,
И я впервые сижу за рулем,
А педали жмут папины ноги.
Он ремня тебе дать обещал,
Ты внутри холодел от вины,
Но из брюк он ремень доставал лишь тогда,
Когда мама стирала штаны…

(В. Мясников).

Когда я замолчал, проняло всех, многие украдкой вытирали слезы с ресниц, и я еще больше убедился, что у Тимофея настоящий золотой голос, поэтому почти сразу сыграл следующую. Про маму. Она в этот раз купалась во внимании мужчин в форме, которые понимали, для кого я пою. Правда, все равно выбил слезы у нее. Да и слушатели тоже были задумчивы и печальны, видимо, многие вспомнили своих мам.

– А теперь давайте что-нибудь веселое, – громко сказал я, вырывая всех из их воспоминаний. – Думаю, все мужчины здесь меня поддержат. Итак, песня называется «Шопинг».

– В магазине как-то шмотошном,
Очень бледный, очень злой,
Весь обвешанный пакетами,
Муж таскался за женой.

Был похож мужик на зомби,

Был похож мужик на тень.
Со своей любимой заей
Он таскался целый день.

Триста раз сказал: нормально,

Двести – хорошо.
– Никакая ты не толстая,
– Говорил мужик еще.

Приседал он на все стульчики,

Письма он писал,
Обхватив руками голову,
Очень жалобно стонал…

(В. Мясников).

В этот раз все улыбались, слушая меня, подталкивали друг друга локтями, а вот мама слушала серьезно, явно о чем-то думая. После я спел еще две песни, «Про уборку» и «Эта почта». Хохот в кабинет стоял знатный, а потом, чтобы умаслить маму, спел заключительную: